положение дел закрепилось: Карл Великий желал, чтобы епископы и аббаты
сопровождали его во время кампаний, если только они не пользовались привилегиями или
иммунитетом, и это несмотря на протесты, например, патриарха Паулина Аквилейского, писавшего королю франков в 789-790 гг., что священники не могут служить двум
господам и должны сражаться с помощью духовного оружия[688].
Эта, подчас невольная, милитаризация высшего духовенства только усилилась при
норманнских, сарацинских и венгерских нашествиях, обрушившихся на Запад начиная со
второй половины IX в. К таким же последствиям вела и братоубийственная борьба между
франками. Источники сообщают, что между 886 и 908 г. в сражениях погибли десять
немецких епископов. Епископ Бернард был командующим силами императора Отгона III (около 1000 г.) и сражался с помощью копья, в которое в качестве реликвий были вбиты
гвозди из истинного Святого Креста. Даже папы не могли этого избежать: в середине X в.
Иоанн XII с оружием в руках защищал Рим.
Глубоко вовлеченная в войны своего времени, церковная иерархия по тем же
причинам неизбежно секуляризировалась в своих нравах, принципах формирования и
даже по внешнему виду. Параллельно она была вынуждена сакрализовать и
идеализировать воинские ценности. Эта тенденция особенно ясно прослеживается на
уровне папства: по разным случаям – сначала ввиду лангобардской, затем сарацинской
угрозы – папы обещали вечное спасение всем, кто возьмется за оружие, дабы защитить
Римскую Церковь. Так, Стефан II в 753 г. говорил: «Будьте уверены, что за борьбу, которую вы поведете в защиту Церкви (св. Петра), вашей матери духовной, Царь
апостолов отпустил ваши грехи». Веком позже то же говорил Лев IV: «Для тех, кто умрет
в сражении (с сарацинами), царствие небесное закрытым не будет».
Итак, военная деятельность и пастырские заботы были вполне совместимыми, свидетельством чего является жизнь Адальберона I, епископа Меца (929-962 гг.), физически крепкого прелата и реформатора монастыря Горце, или жизнь архиепископа
Кельнского, св. Бруно (953-965 гг.), реализовывавшего свой тройственный идеал «мир, страх и ужас» (pax, timor et terror)[689].
2. БОЖИЙ МИР И БОЖЬЕ ПЕРЕМИРИЕ. РЫЦАРСКАЯ ЭТИКА И
КРЕСТОВЫЕ ПОХОДЫ
Хотя раннее Средневековье (особенно с VIII по X в.) и принесло некоторые
изменения концепции войны, которые следовало бы определить более четко, все же более
плодотворным был период с 1000 г. до начала XII в. Различные течения современной
историографии стремятся подчеркнуть сложность этого периода; одно из них выделяет
целостную программу мира, возникшую на Западе: это не просто борьба с грабежами, парализовавшими повседневную жизнь, но, так сказать, метафизическая и
космологическая борьба со всеми виновниками насилия и беспорядка на уровне тела, души и общества[690]; другое течение выявило органическую связь между движениями за
мир, появлением рыцарства и становлением идеи крестовых походов[691]; третье
акцентирует преобразование социальных отношений, напряженные отношения и
конфликты не столько между Церковью и светскими сеньорами, сколько между
магнатами и бедными, что отражает эволюцию понятий, идеалов и ценностей[692]. По
большому счету перестройка общества происходила, не без волнений и кризисов, именно
в соответствии с представлением о мире и благодаря ему. Что можно взять из этих
исследований, нередко частных, иногда весьма противоречивых, для того сюжета, который нас занимает?
Прежде всего – факты[693]. Первый период – время Божьего мира (975-1025 гг.), или, если использовать понятия той эпохи – «договор о мире», «установление мира»,
«восстановление мира и справедливости», «мир, подлежащий восстановлению» (pactum pacis, constitutio pacis, restauratio pacis et justitial, pax reformanda). Во время собора в Пюи в
975 г. епископ Ги Анжуйский собрал на открытом воздухе на поле Сен-Жермен крестьян
и рыцарей своей епархии, «чтобы услышать, каково их мнение о поддержании мира». Он
сразу же прояснил всю важность вопроса, сказав: «Поскольку мы знаем, что без мира
никто не узрит Господа, то предупреждаем людей, во имя Господа, чтобы они стали
сынами мира». Главным результатом стала клятва: рыцари волей-неволей должны были
