Анна кивнула.
– Господин Беттертон желает, чтобы я играла в ней. Кстати, там есть еще один известный персонаж – Зифарес. Вот я и решила: пусть Франциска будет Семандрой, а я – Зифаресом.
– Анна, как тебе не стыдно все время подражать мне? Неужели ты не можешь придумать что-нибудь свое?
Анна сделала изумленный вид.
– А зачем мне придумывать что-то свое, когда у меня такая умная сестра?
Мария хотела рассердиться, но вместо этого лишь обреченно вздохнула. Ну что тут поделаешь? Она любила Анну – любила и не могла вообразить свою жизнь без нее.
Мария-Беатрис ждала ребенка – не просто ребенка, а сына. Его ждал от нее и весь народ Англии; только мальчик мог стать полноправным наследником британской короны. Неудивительно, что в стране с возрастающим напряжением следили за ее беременностью.
Когда ей нездоровилось, во всем Лондоне только и говорили, что о ее самочувствии.
В ее покоях часто бывала королева Екатерина. С недавнего времени они стали подругами: сама Екатерина уже отчаялась когда-нибудь родить наследника, а потому возлагала надежды на Марию- Беатрис.
Велика была ответственность герцогини.
В первых числах января она переехала во дворец святого Якова – и по истечении положенного срока наконец-то вздохнула с облегчением: у нее начались родовые схватки.
За окном медленно падал снег, во дворце тоже было тихо и торжественно. Марии-Беатрис казалось, что весь мир, затаив дыхание, ожидает рождения ее ребенка.
Очнувшись, она услышала чьи-то голоса. В комнате горело множество свечей, и она уже не чувствовала никакой боли. Вот кто-то склонился над изголовьем.
– Яков, – позвала она.
– Я здесь, дорогая.
– Как ребенок?
– В порядке. А вот тебе надо отдохнуть.
– Я хочу увидеть его. Помолчав, он сказал:
– Принесите дитя…
Дитя? Почему он произнес это слово? Неужели… Ведь если бы родился мальчик, Яков назвал бы его по-другому.
Принесли что-то маленькое, запеленутое. Вложили в ее протянутые руки.
– Наша дочурка, – нежно улыбнулся Яков.
– Девочка!
Однако уже в следующий миг, крепко прижав ее к себе, она перестала думать о том, что ей полагалось родить мальчика. Это ее ребенок. А она – его мать. Мария-Беатрис откинулась на подушки и закрыла глаза. Затем усмехнулась – вспомнила глупенькую девочку, мечтавшую найти счастье и покой в унылых стенах женского монастыря.
Лежа в постели, она размышляла о будущем своей дочери. Отдать ее на воспитание вместе с падчерицами? Но ведь те намного старше. И кроме того, находятся под опекой протестантского епископа. Почему ее дочь должна становиться протестанткой? Сама она – католичка, Яков – католик, хотя и не признается в этом на людях. Почему же, спрашивается, они не могут воспитывать детей так, как им хочется?
Когда пришел Яков, она сказала, что желает крестить дочь по католическому обряду.
– Дорогая, это невозможно, – вздохнул Яков.
– Почему? Мы-то с тобой – католики.
– Потому что наша дочурка входит в число наследников трона. Народ Англии не согласится на крещение в католической церкви.
– Это моя дочь, – упрямо произнесла Мария-Беатрис.
– Увы, дорогая, мы всего лишь слуги народа.
Больше он не говорил с ней на эту тему, однако Мария-Беатрис, лежа в постели, по-прежнему размышляла над вопросами, не дававшими ей покоя. Почему из-за своей молодости она все время должна подчиняться чьим-то желаниям? Ее выдали замуж, не спросив согласия, и она никакими слезами не могла изменить свою судьбу, хотя сейчас была даже благодарна ей. Но дело не в том – сколько же это может продолжаться, вот в чем вопрос. О нет, хватит! До дна испив свою чашу унижений, она никому не позволит диктовать условия ее ребенку.
Она послала за своим духовником, а когда тот пришел, сказала:
– Отец Галлис, я желаю, чтобы вы крестили мою дочь. Священник удивленно поднял брови, но она добавила:
– В конце концов, это наше личное дело – мое и моей дочери. И еще моей церкви – моей, вы слышите? Пусть говорят, что угодно, я так решила.
Польщенный и обрадованный такой просьбой, отец Галлис в тот же день крестил девочку – прямо у постели матери, в присутствии служанки и монаха-католика.
