смыкавшиеся за его спиной, словно подталкивали вперед.
С момента призыва в армию Фихтнер покидал казарму только тогда, когда их подразделение совершало марш-бросок или отправлялось на стрельбище либо когда получал увольнение. Но так далеко от казармы, как сейчас, он еще не уходил. Сегодня ему наконец представилась возможность за несколько минут добраться туда, где он побывал в ноябре.
С шага Ульрих постепенно перешел на бег. Закрывая лицо руками, чтобы ветки не хлестали по глазам, Ульрих пробирался вперед, словно боясь опоздать. В чаще леса пахло сырой землей, зеленью и сосновой смолой. Ульрих чувствовал, что находится совсем близко от холма, добравшись до вершины которого он ляжет на спину, широко раскинет руки и впервые за эти месяцы в полном одиночестве будет смотреть в небо. Хоть и ненадолго, всего на несколько минут, над его головой будет по-мартовски голубое небо, а вокруг густой лес. Бронетранспортеры и танки, орудия и машины всей дивизии не будут ему видны. Ульриху казалось, что там, на вершине холма, он обретет что-то такое, что останется с ним на всю жизнь.
Постепенно Фихтнер немного успокоился, пошел медленнее и снова подумал о стаде. Более того, ему даже показалось, что он видит это стадо на склонах холма. Молодые ягнята наверняка так подросли, что теперь, прижимаясь к своим маткам, мешают им передвигаться. Глядя на темные крупные глаза овец, Ульрих всегда почему-то вспоминал детство. Даже во время еды, когда овцы щиплют траву, они остаются осторожными и боязливыми, как будто их повсюду подстерегает какая-то опасность. Бедные животные стараются держаться поближе к людям, следуют за ними по пятам и чувствуют себя, как это ни странно, спокойно возле человека, который рано или поздно забьет их на мясо.
Стоило Ульриху подумать о своем стаде, как он без особого труда представил рядом с собой Фридерику. Вечером она будет сидеть с ним в шалаше и внимательно слушать, как он специально для нее станет играть на губной гармошке, а ночью она будет спать на его ложе рядом с ним…
В ту памятную для него ночь от тела Фридерики пахло сухой землей, как она может пахнуть только летом сразу же после захода солнца, а Ульриху, не раз вдыхавшему этот запах, показалось даже, что это не что иное, как аромат лугов и полей. В ту ночь Фридерика доверилась ему и стала понятна и близка, как понятна и близка была для него родная земля вокруг, которую он исходил со своим стадом вдоль и поперек. Робость Ульриха пропала. Ощущение надежной защиты и уверенности, которое было таким естественным для него в той, прежней жизни, с тех пор как он надел на себя военную форму, только один-единственный раз вернулось к Ульриху, и случилось это тогда, когда он попал к Фридерике домой.
Вспоминая сейчас об их последней встрече, Ульрих понимал, что она оказалась бессмысленной. Сильнее всего врезалась в его память ночь, проведенная у Фридерики: он запомнил все слова, сказанные девушкой, каждое ее движение, более того, ему чудилось, что он и сейчас смотрит в ее голубые глаза, похожие на васильки, выросшие возле дороги, трогает ее густые волосы.
Фридерика в ту ночь словно стала частицей его собственного «я». С ней или, точнее сказать, с мыслями о ней он легче переносил трудности военной службы. Постепенно в нем возникла и укрепилась надежда, что, вернувшись после учений в казарму, он снова встретится с девушкой.
Выйдя на довольно широкую поляну, Ульрих перепрыгнул через канаву, в которой скопилась талая вода, и оказался на широкой просеке, где росло несколько высоких сосен и раскидистых берез, одна из которых стояла немного в стороне и была чем-то похожа на ту березку, под которой он застал Фридерику во время дождя. Сразу же за березами начинался склон, поросший густой травой.
Фихтнер бросил взгляд в сторону вершины холма, до которой он мог добраться за несколько минут.
— Стой! — неожиданно раздался чей-то окрик.
Юноша остановился…
О задержании Ульриха Фихтнера комендантской службой незамедлительно было доложено в штаб дивизии и в подразделение, в котором он служил. И если в штабе донесение об этом, можно сказать, почти затерялось, ввиду своей малой значимости, среди множества других по-настоящему важных донесений, то, попав во взвод лейтенанта Анерта, оно оказалось самым важным, так как касалось подчиненного этого лейтенанта.
Лейтенант как раз находился у командира роты. Майор с любопытством рассматривал самого молодого в роте командира взвода, который не мог отвести глаз от рук командира, перепачканных землей, ржавчиной и смазкой. Лейтенант был немного бледнее обычного, а всегда спокойные, почти равнодушные глаза его на этот раз казались испуганными и растерянными.
Волнение, охватившее лейтенанта, не ускользнуло от внимания ротного, которому неожиданно пришла в голову мысль о том, что почтительное отношение командира взвода к нему не имеет ничего общего с напускным равнодушием.
— Как следует расценивать проступок рядового Фихтнера, да еще совершенный во время учений, вы лучше меня понимаете… — продолжал спокойно, без всяких эмоций майор.
Лейтенант Анерт слушал ротного и думал при этом о тех неприятных последствиях, которые ожидают его после учений. Отныне повсюду, где бы ни упоминалось имя Фихтнера, один из говорящих сразу же станет пояснять другому: «Это тот самый пастух из второго взвода третьей роты, который на последних учениях сбежал из расположения взвода…»
Теперь доброе имя лейтенанта Анерта окажется запятнанным, хотя сам он нисколько не виноват. Для того чтобы «прославиться» на весь полк, достаточно иметь в своем взводе одного солдата, подобного Фихтнеру. После ЧП, совершенного таким подчиненным, начальство автоматически начинает склонять на каждом совещании командира взвода, роты и даже батальона, и время от времени фамилии их будут упоминаться непременно. Сегодня такая молва коснулась лейтенанта Анерта, и его нисколько не утешала даже мысль о том, что, прежде чем дойти до него, взводного, она задела командира роты майора Пульмейера, командира батальона и, вероятно, самого командира полка полковника Ляйхзенринга.
Однако и лейтенант Анерт не последнее звено в этой цепи, хотя ему от сознания этого не становится лучше. Ниже лейтенанта есть еще командир отделения ефрейтор Айснер, который также нисколько не виноват в проступке Фихтнера. И уж только за ним следует тот, кто явился виновником ЧП, но ему-то, судя по всему, абсолютно безразлично, чем закончится эта история. После полуторагодовой службы в армии он преспокойненько снимет военную форму и уйдет на гражданку, где вряд ли кто поинтересуется тем, как же он служил в армии, ведь показатели, достигнутые им за время службы, будь они хорошими или плохими, не играют на гражданке абсолютно никакой роли. «Если командир роты майор Пульмейер и не накажет меня сейчас, — думал лейтенант, — то обязательно сделает это после учений, если, конечно, мне до того времени не удастся как-то сгладить этот неприятный инцидент, показав хорошие результаты… Как бы там ни было, а утешение довольно слабое…»
— А вы вообще-то меня слушаете? — неожиданно спросил Пульмейер.
Лейтенант Анерт кивнул и попытался поймать взгляд майора, а перехватив, прочел в нем столько недоверия, что сразу же потерял всякую надежду на благоприятный исход дела.
Командир роты заговорил снова, и это были общие слова, которые втолковывают любому подчиненному по любому поводу:
— Вам необходимо больше интересоваться помыслами своих подчиненных, лучше изучать их и уметь давать им правильную оценку. Помимо этого надо больше работать с младшими командирами…
Все это лейтенант выслушал молча, кивая в знак согласия. Подобные прописные истины давно были известны ему, с ними он познакомился еще на первом курсе офицерского училища. Нечасто случалось такое, чтобы педагог или командир рассказывал подчиненным о личных переживаниях или поражениях, как будто начальству всегда все удавалось с первого раза. А вот теперь, когда у новичка случилось ЧП, они делают удивленные лица и сразу же начинают давать советы, которые больше похожи на лекцию.
Анерт не спеша вернулся в расположение взвода. Теперь ему казалось, что после ЧП есть только один-единственный выход — бежать, и бежать как можно скорее из полка, от солдат, чтобы не видеть их. В конце концов в армии есть различного рода штабы, осев в одном из которых можно обезопасить себя от подобных случайностей и ЧП, избавиться от тяжкой обязанности воспитывать и обучать таких солдат.
А в подразделениях и частях сейчас все больше говорят о воспитании солдата социалистической армии. И не только офицеры, но и сами солдаты, у которых вряд ли сложилось ясное представление о том, что же это такое.
