Во взводе тридцать солдат, и все тридцать воображают себе это по-разному. Это лейтенант усвоил еще несколько недель назад. Но что, спрашивается, обязан делать он? Это же сизифов труд! Командир подразделения должен беспрерывно держать в поле своего внимания все вопросы, связанные с воспитанием подчиненных. Стоит только где-то случиться ЧП, как оно моментально вызывает цепную реакцию. Это похоже на камнепад — камень, падающий с горы, увлекает за собой другие камни, и они несутся вниз лавиной, сметая все на своем пути.
С кем можно об этом поговорить, посоветоваться? Разве что с ротным? Но тогда придется признаться ему в том, что он, Анерт, боится не справиться с возложенными на него обязанностями. А может, лучше поговорить с командирами других взводов? Однако, обратившись к ним, он, с одной стороны, обременит их своими заботами, а с другой — зародит в них сомнение относительно собственных способностей. Или, чего доброго, они начнут смеяться над ним. И Анерта впервые обеспокоила та отчужденность, которая существовала между ним и другими офицерами батальона.
Будучи ребенком, Анерт очень боялся спускаться в подвал, где у них хранилось топливо и овощи. В семье было пятеро детей, и он, как самый старший, должен был приносить из подвала, когда потребуется, картофель, так как родители работали посменно и часто никого из них не оказывалось дома. Прежде чем попасть в подвал, нужно было пройти по широкому коридору, стены которого за десятки лет дочерна пропитались угольной пылью, а электрического света там не было, поэтому вокруг царила беспросветная темень. Каждый раз, когда Анерт спускался в подвал, подсвечивая себе слабеньким карманным фонариком, ему казалось, что его кто-то подкарауливает и только и ждет удобного момента, чтобы напасть.
И вот сегодня Анерт невольно вспомнил об этом, потому что утром, когда он шел из офицерского общежития в казарму, его охватило чувство, в какой-то степени напомнившее детские страхи. Ему почему- то показалось, что с ним непременно случится что-то плохое. И оно на самом деле случилось. А виноват во всем этот незадачливый Фихтнер. Нужно же было, чтобы такое произошло именно в его, Анерта, взводе! Это ЧП может неблагоприятно сказаться на его карьере — об откомандировании на штабную работу придется на некоторое время забыть.
Углубившись в свои отнюдь не веселые думы, лейтенант незаметно пришел в расположение взвода. Он сразу же приказал позвать ефрейтора Айснера, а сам встал на кочку высотой сантиметров в тридцать, чтобы казаться хоть чуточку повыше.
Ефрейтор не заставил себя ждать. Он шел спокойным, неторопливым, уверенным шагом. На несколько секунд Анерт тоже почувствовал в себе уверенность и прилив энергии. «Если бы этот ефрейтор был командиром взвода, — невольно мелькнула у лейтенанта мысль, — я выполнял бы его приказы…» Лейтенант тут же отогнал ее, но она снова и снова лезла в голову, и он спрашивал самого себя, а будут ли солдаты его взвода так же беспрекословно выполнять его приказы, как они выполняют сейчас приказы Айснера. Однако твердого ответа на этот вопрос он дать не смог.
Лейтенант знал, что ефрейтор Айснер пользуется уважением солдат не только во взводе, но и в роте. Но так было не всегда. Когда Айснер вместе с двумя другими новичками попал во взвод, их прозвали «попрыгунчиками». Однако такое прозвище нисколько не рассердило Айснера, как не сердило его и то, что ему чаще старослужащих приходилось мыть полы то в казарме, то в коридоре: во время учебной подготовки новичков, как правило, всегда заставляют выполнять самую грязную работу и только потом их заменяют другими новобранцами.
Как-то один из четырех ефрейторов, которые числились в их отделении, решил отпраздновать свой день рождения в кафе. Айснер ни словом не упрекнул солдат, которые, вернувшись вечером с торжества, подняли шум. Более того, он отнесся к ним с пониманием: как-никак ребята скоро демобилизуются, а тут такой случай. Конечно, в кафе ребята немного выпили, а когда вернулись в казарму, одного из них начало рвать, прежде чем он успел добежать до туалета, прямо в спальном помещении, возле двери.
В этой комнате старшим как раз был юбиляр. Не раздумывая, он приказал одному из новичков взять ведро и тряпку и все как следует убрать. Солдат же убирать отказался, и тогда старший попытался стащить его с кровати. Старшего по комнате поддержал один из ефрейторов.
Возмущенный несправедливостью, Айснер встал с койки, взял обоих ефрейторов за шиворот, подтащил к двери и, низко наклонив их головы к полу, сказал:
— Если хотите продемонстрировать нам свою силу, то мы не против…
Затем Айснер потащил обоих в туалет, всунул им в руки по ведру и тряпке и заставил их мыть пол.
Молва о случившемся быстро распространилась по роте. Утром об этом узнал командир и тут же назначил Айснера и двух других новичков старшими по комнатам. С тех пор в третьей роте не было никаких споров и ссор между старослужащими и молодыми солдатами. Скверная традиция канула в прошлое.
Все это было хорошо известно лейтенанту. И вот теперь перед ним стоял ефрейтор Айснер, стоял и почему-то улыбался. Ефрейтор продолжал улыбаться даже тогда, когда лейтенант тихо сказал ему:
— Я вынужден наказать вас.
— За что? — спокойно поинтересовался Айснер.
— Рядовой Фихгнер задержан комендантским патрулем в двух километрах от позиции.
— Фихтнер? — недоверчиво спросил Айснер и сокрушенно покачал головой.
— Да, Фихтнер. А вы даже не заметили его отсутствия? Да знаете ли вы, как это расценивается на подобных учениях? В лучшем, случае как самовольная отлучка, а в худшем — как дезертирство.
— Пустое все это! — раздался голос рядового Литоша, который слышал разговор, стоя за бронетранспортером. — Пастушок на такое не пойдет. Вполне допускаю, что он поплелся за заблудившейся овечкой или решил оправиться, зашел подальше в лес и заблудился.
— Как может заблудиться человек, который до армии бродил со своим стадом чуть ли не по всей стране? Вы и сами не верите собственному предположению.
— А вы-то всерьез думаете, что Фихтнер намеревался сбежать из части? — спросил Литош лейтенанта.
— Верю я или не верю, это не играет никакой роли. В данном случае факты говорят сами за себя, — отрезал офицер.
Однако Литоша такой ответ не смутил. Он приблизился на несколько шагов к лейтенанту и заговорил громко, чтобы его слышали и другие солдаты:
— Товарищ лейтенант, вы же еще не знаете, что, собственно, произошло. Вы ведь не видели Фихтнера и не разговаривали с ним, а уже хотите обвинить его во всех смертных грехах.
Лейтенант почувствовал, что и окружившие их солдаты разделяют мнение водителя бронетранспортера. «Солдат солдата всегда поддержит, — подумал он. — Всякий раз, как только дело доходит до начальства, они начинают покрывать друг друга, и тут уж ничего не поделаешь. Мне сейчас, пожалуй, лучше промолчать, не то можно окончательно испортить отношения с ними…»
Солдаты тоже помалкивали, предоставив Литошу право говорить за них. Видимо, не случайно они избрали Литоша секретарем комсомольской организации. Впрочем, и лейтенант Анерт голосовал за него.
Солдаты обступили лейтенанта и, судя по их лицам, с любопытством ожидали, что же он скажет. И Анерту вдруг захотелось, чтобы в эту минуту поступила какая-нибудь команда сверху, которая заставила бы его действовать, отдавать распоряжения, короче говоря, которая выручила бы его из этого щекотливого положения.
Однако кругом было тихо. Никто никаких приказов не передавал, да и Литош помалкивал. Тогда лейтенант повернулся к водителю и посмотрел на его такое обыкновенное, покрасневшее юношеское лицо, с большими глазами, в которых застыло немое любопытство, с округлым подбородком, слегка поросшим светлым пушком. Вполне возможно, что лица Литоша еще не касалась бритва. Анерт неожиданно вспомнил о своем родном брате, которому было столько же лет, сколько Литошу, и которого в очень скором времени должны призвать в армию, где он предстанет перед командиром взвода.
Слова сами, казалось, сорвались с губ лейтенанта:
— А вы хорошо знаете этого пастушка, что так смело становитесь на его защиту?
Литош немного помедлил, а когда заговорил, голос его звучал не только громко, но и агрессивно:
— Знаю я его не очень хорошо, но не доверять ему не могу. Наш пастушок такой человек, что…
