недостаточно. Какие решения примет Плиев в случае высадки американского десанта и удара с воздуха по ракетным базам?
В случае вторжения связь с Москвой станет проблематичной. Судьба человечества сосредоточится в руках генералов. Не дай бог, они проявят решительность. А что еще от них можно ожидать? Их дело воевать. Этому их учили.
Такие или примерно такие мысли промелькнули в голове у отца. Малиновский ожидал, переминаясь с ноги на ногу.
«Еще что?» — поднял голову отец.
Малиновский продолжал: «Зафиксировано еще одно нарушение воздушного пространства, на сей раз нашего. У-2 пересек границу Советского Союза. Почему-то это произошло на Чукотке. Что он там искал? Над нашей территорией он летал почти сорок пять минут. Подняли перехватчики, но они его не догнали, сеть аэродромов очень редкая».
Отец, казалось, даже обрадовался. В другое время министру обороны пришлось бы выслушать не один упрек.
«Самолет, нарушивший нашу границу, — сказал отец, — скорее всего заблудился. Нечего ему делать на Чукотке».
Правда, он допускал, что это могла быть и провокация со стороны американских генералов.
«Возможно, — продолжал сомневаться он, — они хотят проверить, не концентрируем ли мы там свои войска против них? Ведь Чукотка самое близкое место к Америке, но не такие в Вашингтоне дураки, чтобы считать Берингов пролив лучшим местом для переправы».
Отец склонялся, что это ошибка. Хорошо, что не сбили.
Отец приказал Малиновскому дать указание ПВО страны впредь, до особого указания, не перехватывать разведывательные самолеты-нарушители без специальной санкции главнокомандующего. «Особенно, — он подчеркнул, — это касается наших войск на Кубе. Здесь они вряд ли сунутся. Передайте вашему генералу, что он подчиняется только нам, только Москве. Даже если Кастро лично приедет к нему, он должен проявить вежливость, но не более».
«Только Москве, — повторил отец на прощание, — никакой самодеятельности. И так все висит на волоске».
Малиновский не стал отчитывать генералов. На их месте он поступил бы так же. В решительный момент командир обязан проявлять самостоятельность, на то он и командир.
Шифровка на Кубу содержала чуть больше десятка слов: «Мы считаем, что вы поторопились сбить разведывательный самолет У-2 в то время, как наметилось уже соглашение мирным путем отвратить нападение на Кубу». И все. Только подпись: «Директор». В целях конспирации фамилию министра обороны в переписке, даже секретной, употреблять запрещалось. Так повелось с войны.
Плиев, получив ответ, пожевал губами и, соединившись с Воронковым, кратко приказал: «Никакой самодеятельности. Пусть американцы летают, сколько им вздумается. Следить, но огня не открывать».
Затем он вызвал Гречко и Гарбуза и молча показал им телеграмму. Комментарии не требовались.
Когда за Малиновским закрылась дверь, отец посмотрел на часы, время приближалось к 10 часам вечера. Заканчивалась суббота. Эту ночь он намеревался провести дома. Отец немного стыдился, что вчера он запаниковал, остался ночевать в Кремле. Сам потерял выдержку и других взбудоражил.
Сейчас, считал он, нет оснований для неожиданностей. В Вашингтоне уже получили его новое послание. Теперь их черед думать, просчитывать варианты, готовить ответ. Да и день там в разгаре. Ему же завтра потребуется свежая голова, нужно выспаться, а какой сон на диване.
Отец позвонил Козлову и попросил предупредить членов Президиума, что завтра он предлагает собраться не в Кремле, а в Ново-Огареве. Совещание назначили на десять утра, все-таки выходной.
Но отец не торопился уезжать из Кремля. Он попросил вызвать стенографистку, инцидент с У-2 беспокоил его все больше, нельзя, чтобы такое повторилось. Кто знает, как себя поведут американцы? Да и негоже, если Кастро получит отказ от Плиева. Нужно объясниться. Отец решил сделать заготовку письма в Гавану. Завтра с утра они смогут его обсудить. Так удастся сэкономить время.
«…Мы хотели Вам порекомендовать сейчас, в такой кризисный переломный момент, не поддаваться чувству, проявить выдержку, — диктовал отец. — Нужно сказать, мы понимаем ваше чувство возмущения агрессивными действиями США и нарушениями элементарных норм международного права, — отец все больше распалялся. Как бы спохватившись, он сделал паузу. — Но сейчас действует не столько право, сколько безрассудство милитаристов из Пентагона, — продолжал он совсем другим тоном. — Сейчас, когда намечается соглашение, Пентагон ищет случая, чтобы сорвать это соглашение. Вот он и организует провокационные полеты самолетов. Вчера Вы сбили один из них… — Отец запнулся, замолчал. — Вчера вы сбили один из них, — повторил он и продолжил: — в то время как вы их не сбивали раньше, когда они летали над вашей территорией. Такой шаг будет использован агрессорами в своих целях. Поэтому мы хотели бы по-дружески посоветовать вам: проявите терпение, выдержку и еще раз выдержку».
Продиктовав еще несколько фраз, отец отпустил стенографистку. Сегодня он был необычно краток.
Выходя из кабинета, он предупредил секретаря: «Если что, звоните на квартиру в любое время».
Дома отец появился около одиннадцати. От ужина он отказался, попросил только чаю с лимоном. Пока пил, сказал, что с утра будет занят. «Соберемся за городом, — уточнил отец, — так что поезжайте на дачу, а я, если ничего не случится, потом тоже приеду туда».
На дачу так на дачу. С отцом мы не спорили. Утром после завтрака он отправился на совещание, а мы все поехали за город. На душе скребли кошки, какая тут дача, но ничего не поделаешь.
Вернемся теперь в Вашингтон, к прерванному сообщением об инциденте над Кубой заседанию Исполкома. Кеннеди предложил поручить Государственному департаменту подготовить к вечерней встрече проект ответа на послание отца. Затем от имени Объединенного комитета начальников штабов выступил генерал Тейлор. Из его слов следовало, что события прошедших дней свидетельствуют о правоте военных, если бы сразу применили силу, то и вопроса бы уже не существовало. Комитет начальников штабов единодушно считал, «что еще не поздно исправить ошибку, разбомбить стартовые позиции, пока они не все задействованы. Войска в боевой готовности, ждут приказа». По его предложению воздушную атаку следовало провести в понедельник и сразу начать высадку десанта. В случае необходимости предусмотреть применение тактического ядерного оружия.
Президент сопротивлялся, но сдерживать военных ему становилось все труднее. Газеты, телевидение переполнились призывами к решительным действиям, толпа жаждала проучить «красных». Давление нарастало, и члены Исполкома все больше колебались. Подготовка к боевым действиям продолжалась. В район сосредоточения десанта на Западном побережье перебрасывалась пятая бригада морской пехоты.
Очередное заседание Исполкома назначили на 4 часа дня.
Пока же президент не находил ответа на стержневой вопрос почему сбит У-2? Если это эскалация, то должны последовать новые шаги. Однако после единственного выстрела наступила тишина.
А если недоразумение? Тогда необходимо искать мирное решение. Все сводилось к одному что думают в Москве?
Однако впрямую спросить о причинах уничтожения У-2, нарушившего воздушное пространство суверенного государства, было некого.
Почти некого Президент попросил брата встретиться с Георгием Большаковым. Напомню, Большаков, полковник военной разведки, работавший в Вашингтоне журналистом, служил курьером в переписке Хрущева с братьями Кеннеди. За прошедшие месяцы он и Роберт Кеннеди прониклись взаимным доверием и даже подружились. Роберт договорился с Большаковым, что подъедет к его дому, и они поговорят в машине. Роберт Кеннеди показался Большакову расстроенным Георгий Никитич, естественно, не знал, что происходит в Кремле, но постарался, как мог, успокоить своего собеседника, правда, без особого успеха. Роберт продолжал нервничать и в заключение разговора попросил срочно передать Хрущеву: «Президент, объявив блокаду Кубы, стал пленником своих собственных действий, и ему теперь очень трудно, почти невозможно,
