Западноевропейская поэзия XX века

Говорили, что много убитых.
У одного из купцов сто ящиков было с будильниками
и со стенными часами.
Другой вез шляпы в коробках, цилиндры, английские штопоры
разных размеров,
Вез третий из Мальме гробы, в которых консервы хранились,
И ехали женщины, было их много,
Женщин, чье лоно сдавалось в наем и могло бы стать гробом,
У каждой был желтый билет.
Говорили, что много убитых.
Эти женщины ездили по железной дороге со скидкой,
Хоть имелся счет в банке у каждой из них.

Однажды, в пятницу утром, наступил наконец мой черед.
Был декабрь на дворе,
И я тоже уехал с торговцем ювелирных изделий: он направлялся
в Харбин.
Два купе у нас было в экспрессе и тридцать четыре ларца
с драгоценностями из Пфорцгейма,
Третьесортный немецкий товар, «Made in Germany»[219] ,
Но одет во все новое был я торговцем и, поднимаясь в вагон,
потерял неожиданно пуговицу.
— Помню, я все это помню, потом я не раз еще думал об этом. —
Я спал на ларцах и был счастлив, сжимая в руке никелированный
браунинг, который вручил мне торговец.
Я был беззаботен и счастлив, и верилось мне,
Что мы играем в разбойников в этой стране,
Что мы украли сокровище в Индии, и на другой конец света
В Транссибирском экспрессе летим, чтобы спрятать сокровище это.
Я должен его охранять от уральских бандитов, напавших когда-то
на акробатов Жюль Верна,
От хунхузов его охранять,
От боксерских повстанцев Китая,
От низкорослых свирепых монголов великого Ламы;
Али-баба мне мерещился, сорок разбойников,
Телохранители горного Старца[220], а также
Современные взломщики
И специалисты
По международным экспрессам.

И все же, и все же,
Несмотря на весь этот пыл,
Как несчастный ребенок, печален я был.
Ритмы поезда,
Шум голосов, стук дверей и колес,
На замерзающих рельсах несущийся вдаль паровоз,
Моего грядущего свернутый парус,
Никелированный браунинг, ругань играющих в карты в соседнем купе,

Образ Жанны,
Мужчина в защитных очках, слонявшийся нервно в проходе
вагона и взгляд на меня мимоходом бросавший,
Шуршание платьев, Свист пара,
Стук вечный колес, обезумевших на колеях поднебесья,
Замерзшие окна,
Не видно природы,
А позади
Равнины сибирские, низкое небо, огромные тени Безмолвья,
которые то поднимаются, то опускаются вниз.
Я лежу, укутавшись в плед,
Пестрый,
Как моя жизнь,
И жизнь меня согревает не больше, чем плед
Шотландский,
И вся Европа за ветроломом экспресса
Не богаче жизни моей,
Бедной жизни моей,
Что похожа на плед,
Весь потертый ларцами, набитыми золотом,
Вместе с которыми еду я вдаль,
Мечтаю,
Курю,
И одна только бедная мысль
Меня согревает в дороге.

СЕН-ЖОН ПЕРС

Сен-Жон Перс (наст. имя — Алексис Леже; 1887–1975). — Родился на острове Гваделупа, изучал литературу и право в Бордоском университете. С1914 по 1940 г. состоял на дипломатической службе; посетил Китай, Японию, Монголию. Впечатления от странствий по Востоку отразились в сборнике стихов «Анабасис» (1924). Разжалованный и лишенный вишистским правительством французского гражданства, в 1940 г. эмигрировал в США, где прожил до 1958 г. Творчество Сен-Жон Перса в годы изгнания — крупнейшее явление не только во французской, но и мировой литературе. Его «Изгнанье» (1942) — это и поэтический дневник эмигранта Алексиса Леже, и философские раздумья поэта Сен-Жон Перса о трагической участи человека, «вброшенного в бытие»; в его «Ветрах» (1946) вихри реальных исторических катастроф неотделимы от пронизывающих планету космических потоков; его «Ориентиры» (1957) — это и призывный свет маяков родного берега, и незримые, находящиеся вне пространства и времени, путеводные вехи, по которым ориентируется человек в «поисках абсолюта». Усложненная, нередко трудная для восприятия поэтическая манера Сен-Жон Перса сродни