запах пота.
Гнездо Ролфы пустовало. Стоял стол, на полу валялось несколько разрозненных листов бумаги, несколько высохших ручек лежало по ящикам стола. Милена остановилась на том самом месте, где предположительно началось их знакомство. Повеяло какой-то легкой тоской – она ощутила посасывание под ложечкой, возникающее иной раз при быстром подъеме на высоту. Хотя сказать, что повеяло неким потусторонним присутствием, было бы преувеличением. Просто место; место, из которого ушли. На покрытой пылью столешнице Милена вывела пальцем:
Где Ролфа?
У меня все еще твои вещи…
Именно «
С Кладбища Милена ушла; направилась к Смотрителю Зверинца. У гладкого молодого человека она спросила, не появлялась ли здесь Ролфа. Может, есть какая-то информация?
– Никакой, – ответил тот. – Ой-ей-ей. Какой Медведь не мечтает стать Бестией!
Звали молодого человека Мильтон, и шутки у него были по большей части плоские.
– Передайте Министру: мне бы хотелось, чтоб меня поставили в известность, когда она появится. Для вас это, может, хиханьки-хаханьки, а у нее денег нет, и есть ей хочется!
К ярко выраженным, а тем более высказанным эмоциям Мильтон был явно непривычен. Потому, когда Милена решительно двинулась к выходу, лицо у него как-то потускнело.
Она пошла в кафе «Зоосад» и там взялась расспрашивать неприветливую толстуху судомойку. Не видела ли она такую высо-окую женщину? Может, кто-то побирался, выклянчивал еду или был кто-то подозрительно заросший щетиной? Судомойка лишь оглядела Милену припухшими глазами-щелками и молча покачала головой.
Милена обошла все пабы, все питейные заведения Южного берега – от улицы Кат до Элефант-сквер. Видел ли кто-нибудь такую здоровенную бабищу, кожа явно не родопсиновая? Малолетки за барной стойкой лишь пожимали плечами. «Да уж мы бы запомнили», – уверяли они. Тогда Милена, прочесав предварительно мосты, взялась за Северный берег. Наведалась и в «Кабачок комедиантов». Следов Ролфы не было нигде – ни по лавкам, ни по рынкам. Нигде она не ела, не пила.
Придя после бесплодных поисков к себе в комнату, Милена застала там Сциллу.
– Ну как? – выжидательно спросила та. Милена лишь плюхнулась рядом на кровать.
– Пусто. Ох, Сцилла, представляешь, вообще ничего! – Милена обессиленно улеглась, затылком приткнувшись Сцилле на колени. Сцилла начала поглаживать ей волосы.
– Ты, главное, не переживай. Она просто приходит в себя. Помнишь, когда тебя саму считывали? Все те новые вирусы, бьющие по башке всем скопом? Совершенно иная система координат; проходит какое-то время, прежде чем начинаешь ориентироваться по новой.
Нет, Милена этого не помнила.
– Она никуда не выходила есть, Сцилла! Ведь она не как мы, родопсином подпитываться не может. А уже шесть дней ничего не ела.
Тут Милена призадумалась.
– Маркс и Ленин! – воскликнула вдруг она, резко садясь. – Медведи, они же впадают в спячку! В ответ на стресс. Засыпают аж на всю зиму.
– Ну и прекрасно: пока спит, как раз и образумится.
– Да что ты! Им сначала необходимо скопить запас жира. Если они засыпают голодными, то могут во сне умереть от голода. А она перед уходом сколько дней уже толком не ела!
– Упс, – произнесла Сцилла; ей помнился голодный взгляд отощавшей за последнее время Ролфы. – Ты думаешь, она, того… умрет? – В комнате повисла тяжелая пауза. Сцилла встала с кровати. – Так. Сейчас пойду захвачу пальто, – засобиралась она. – У меня там наверху овсянки немного осталось, я ее принесу, и соевые колбаски еще есть.
– А у меня ничего нет, – в тихом отчаянии развела руками Милена.
– Где она может заснуть?
– Где угодно, лишь бы было тихо и темно.
Им помогли и участием и свечами. Все – и Бирон, и Принцесса, и Король; в общем, вся труппа. Обошли все свободные комнаты Раковины, особенно те, где недавно кто-нибудь умер. Вместе отправились на Кладбище и обшарили его фактически всё, особенно между стойками с одеждой.
– Вот так местечко! – то и дело раздавались восхищенные возгласы. Особенно это место оценил Король.
– Славные катакомбы. Прятаться в самый раз, – веско, с чувством одобрил он. И даже разжился там костюмом с блестками. Милена от души всех благодарила и обнималась на прощание. Вдвоем со Сциллой они продолжили поиски.
Они сходили на ночной рынок, где Ролфа была завсегдатаем. Лоточники все так же пели песни да ворошили кучи своей провизии и подушек с перьями. Нет,
– Мы ее отыщем, – заверяла Сцилла, то и дело решительно кивая запотевшим окнам забегаловки, – все мы. Обязательно найдем.
В Раковину возвращались взявшись за руки.
– Иди поспи, солнышко мое, – нежно попрощалась с подругой Милена.
А сама потом вышла на улицу и пошла через спящий город, а затем через мост Хангерфорд. Путь ее лежал в Южный Кенсингтон, к дому Семьи.
«НРАВИТЬСЯ ВАМ Я НЕ ОБЯЗАНА, – думала Милена, уже повторно стучась в двери дома. – Как и вы мне. Вы только должны мне будете сказать, дома ли Ролфа – или помочь мне ее разыскать».
Дверь отворилась как бы сама собой. В проеме стояла дородная пожилая медведиха, на костылях. Желтоватый мех был не гладким, а каким-то шишковатым, как на старой шубе.
– Ролфа-то? Ты о ней? А разве она не у вас, не у Сусликов? – Почтенная матрона, обернувшись, позвала кого-то скрытого дверью: – Шони! – В ответ из-за двери что-то глухо прошумели. Что именно, Милена не разобрала: матрона в этот момент зычно рыгнула, хлюпнув при этом горлом.
– Ну? Нет ее. Где? Откуда мне знать! – воскликнула пожилая особа, валко шевельнувшись на своих костылях. Милена только сейчас заметила на ее лице горестную растерянность. – Уж я думаю, мне б сообщили, если бы она вернулась, – произнесла матрона медленно, с таким тяжким вздохом, будто собственные габариты мешали ей дышать. – Я же ей мать, в конце концов.
– Вы… мама Ролфы? – растерянно переспросила Милена.
– А ты, наверно, та рыбка-ледышка? – с неожиданной приветливостью спросила мать Ролфы. – Чего ж ты не заходишь?
– Вы уж, пожалуйста, извините. Только мне там внутри холодно.
Налетающий порывами октябрьский ветер вовсю забавлялся шарфом Милены.
– Тебе, я вижу, и снаружи не жарко. А мне, милочка, стоять тяжело. А поговорить с тобой надо.
Мама-медведица грузно повернулась. На своих костылях она добралась до сундука и начала на него взгромождаться. Шустро выбежавшая из-за двери мелкорослая горничная в куцей шубейке учтиво подхватила хозяйку за руку; Милена тоже попыталась как-то помочь.
– Вот тут меня и пристроили. Мило, не правда ли? – спросила матрона.
Милена поспешила согласиться. В передней за истекшие месяцы не потеплело ни на градус, а меблировка куда-то исчезла, если не считать сундуков. Матрона попросила чаю, и горничная умчалась выполнять просьбу. На какую-то секунду ее встревоженные глаза встретились с Миленой.
– Вот видишь, что значит ногу ломать, – посетовала пожилая Гэ-Эмка. – Торчу теперь здесь. Как какая-нибудь старая моржиха, что тушей пошевелить не может. Пришлось-таки хлебнуть. Присядь-ка возле меня, милочка, погрейся.
