Голос был высоким, с приятной сипотцой. Гэ-Эм оказался Гэ-Эмкой. То есть женщиной.
МИЛЕНЕ ДОВОДИЛОСЬ СЛЫШАТЬ рассказы о женщинах с полюса. Говорили, что они рожают прямо на льдинах, встают и идут себе опять на работу, ворочать глыбы. Так что предрассудки в голове Милены навострили уши. Существо же заговорило исключительно вежливо, с изысканной куртуазностью:
– У вас при себе, паче чаяния, не найдется ли случайно спиртных напитков?
Милена окончательно утратила нить разговора. Она забыла, о чем спрашивала, и пыталась понять смысл реплики насчет Китая. Сбитая с толку, она встряхнула головой:
– Нет. Я предпочитаю не травиться.
– Тю-ю, – протянула Гэ-Эмка.
Коротко усмехнувшись, она повела плечами. Поднялась. Ростом она превосходила Милену чуть ли не вдвое, и в замкнутом пространстве ей приходилось перемещаться, семеня лапами. С медлительной задумчивостью она начала обшаривать стол. На пол снова попадала бумага, а заодно и каучуковый поднос с вафлями.
Милена обиженно подумала, что ее игнорируют.
– Прошу прощения, – сказала она резко – в смысле: «Уж вы извините, что беспокою». – Я вообще-то пришла заменить эту вот обувь.
Хотя стоп: ведь Гэ-Эмы не входят в Консенсус. К тому же эта особа не местная работница, так что никакие башмаки менять не обязана.
Гэ-Эмка, пошатнувшись, обернулась к ней.
– А ты темная штучка, – произнесла она.
Милена ошарашенно замолчала.
«Кажется, я знаю, кто это».
Она слышала о Медведе, Влюбленном в Оперу. Гэ-эмы всегда отличались достатком. У этой, в частности, вполне хватало средств на то, чтобы покупать билет чуть ли не на каждую премьеру. Причем она всегда сидела на одном и том же месте и уходила, ни с кем не вступая в разговор. Сама Милена в опере не была ни разу. Честно признаться, отношение к музыке у нее было достаточно ровное. Потому с Влюбленным Медведем ей пересекаться не доводилось. Это было все равно что повстречать живую легенду. Милена наблюдала, как Гэ-Эмка обстоятельно проходится по ящикам стола, вытряхивая их содержимое на пол. Вот она что-то нашла.
– Ах ты сучара, – пробурчала Гэ-Эмка.
Милена не была привычна к таким словам. Может, она и не имеет права судить, но всему есть предел.
– Это вы мне? – спросила она требовательно.
– Что ты! – даже оторопела Гэ-Эмка. – Это я бутылке из-под виски. Вот, пустая совсем.
Гэ-эмка продемонстрировала бутылку Милене, прежде чем отшвырнуть в угол. Послышался удар стекла о стекло. Где-то в темноте громоздилась, по-видимому, внушительная груда битой стеклотары.
– Ты не в курсе? – спросила Гэ-Эмка. – Здесь был когда-то склад при спиртзаводе. Я здесь столько интересного в свое время нарыла!
Сейчас она возилась с очередным ящиком, который, судя по всему, заклинило. Неожиданно он поддался, отчего содержимое его россыпью разлетелось по полу, как семена: ручки, бижутерия, опять почему-то вафли, скомканные носовые платки, катушки ниток, а также целая горсть ржавых иголок и изящный серебряный наперсток.
В углу ящика угнездилась бутылка. Гэ-Эмка оценивающе ее подняла: полная. Она удовлетворенно крякнула, обнажив серо-зеленые пеньки щербатых зубов.
– Бог, – изрекла она, – определенно был самогонщиком!
«И где ее такую откопали?» – только и подумала Милена.
Медведиха была покрыта перхотью, снежинками искрящейся на ее меху, и по-собачьи шумно дышала. Торчащий из пасти длинный розовый язык подрагивал, пытаясь поймать хоть какую-то прохладу. Она как следует приложилась к булькнувшему горлышку.
– Гы-ы-ы! – прорычала она удовлетворенно, утирая губы лапой.
Милена вдруг развеселилась. Она представила себе, как эта троглодитка обитает здесь, в своем гнездилище из бумаги и музыки.
– Ты здесь что, живешь? – поинтересовалась она.
– Да уж лучше б так, – ответила Гэ-Эмка. Ворсинки меха немилосердно лезли ей в глаза, отчего она то и дело моргала. – На самом деле я здесь прячусь. – Она приобняла бутылку. – Ну, коли уж ты совсем ничем не травишься, то, может, тебя хотя бы это заинтересует. На-ка вот, взгляни.
Она протянула со стола увесистый широкий кирпич бумажного фолианта; Милене потребовались обе руки, чтобы его удержать. Бумага была приятной на ощупь, плотная, кремового цвета, с охристой каемкой по краям. На обложке готическим шрифтом было пропечатано название:
Печатную партитуру Милена видела впервые. Это была никчемная трата бумаги, ведь целлюлоза необходима для вскармливания дрожжей и грибков, которые являлись собственностью Партии. Она немного полистала и осталась разочарованной. Ноты как ноты, в полном соответствии.
– Я вижу, – заметила Медведица, – чтение партитур не составляет для тебя труда.
– Нисколечко, – ответила Милена совершенно искренне. Кто ж не умеет читать ноты?
Медведица с печальной задумчивостью улыбнулась.
– Да уж конечно, – произнесла она полушепотом. Подавшись вперед – при этом Милена невольно беспокоилась о том, насколько далеко у нее получается дотягиваться, – она бережно извлекла партитуру у Милены из рук. – Но ведь ты
Медведица прихлебнула виски и побулькала им в зубах, как обыкновенным эликсиром для полоскания. Опустила бутылку и словно забыла о присутствии Милены. Потом с ужасающей небрежностью перекинула все страницы фолианта разом, отчего старинный переплет мог попросту лопнуть. Виски она сплюнула на пол. И начала вдруг петь:
«Она забыла, что я здесь», – догадалась Милена.
У нее это выходило лучше, чем у электронного прибора. Голос был теплым и сильным. Восхитительное меццо-сопрано – прозрачное, и вместе с тем упругое, с потрясающим диапазоном. Милена даже моргнула. Голос у Гэ-Эмки был действительно великолепный.
Фразы перемежались долгими паузами – похоже, в голове у Гэ-Эмки играл невидимый оркестр. Каждая фраза пропевалась несколько тише, чем предыдущая; при этом голос пульсировал, но не переходил в хрип. Это было настоящее мастерство… «
– Ох, прошу прощения, – вдруг спохватилась она. – Вон там куча всевозможной обуви. – И она ткнула пальцем куда-то себе через плечо. Милена растерянно уставилась в непроглядную темень.
– Тьфу ты! – опомнилась Медведица. – Постоянно забываю, что вы, люди, не видите в темноте. Тебе подобрать пару ботинок? – Голос у нее был раскатистым, гибким.
– Было бы очень любезно с твоей стороны, – отозвалась Милена. – Размер примерно тридцать шестой. Какие-нибудь, чтоб не очень шлепали.
Гэ-Эмка взяла башмаки и зашаркала куда-то в проход между рядами реквизита. Лапы у нее были босыми. Ворсинки меха чертили по пыли и пятнам виски, отчего сзади оставались хвостатые следы- кометы.
Непонятно, что и думать. Гэ-Эмка каким-то образом оказалась на высоте положения, что слегка удручало. «Ну и поделом тебе!» – упрекнула себя Милена, однако легче от этого не стало.
Какое-то время Гэ-Эмка отсутствовала.
– Кто это все стояки порастолкал? – донесся наконец из темени ее приглушенный расстоянием голос.
