И вот она ее увидела – разбитного вида толстуху, торговку с пурпурными щеками.
Тут свет в глазах у Милены померк.
Тем не менее она на ощупь пробиралась вперед, хватаясь руками за чужие плечи и талии.
– Я слепая! Проведите меня туда, где игрушки! – заклинала она.
В этот момент, как ни странно, вся улица подхватила мотив «Symphonie Fantastique» Берлиоза, полушутливую молитву о ниспослании дождя:
Какой-то мужчина, напевая вместе со всеми, взял Милену под руку и повел.
«Сука! Падла! Тварь!» – верещала в ушах Троун так громко, что заглушала все остальное. Милена на всякий случай снова зажала себе глаза. Слепота сменилась жжением по всей поверхности рук: Троун обжигала ей кожу светом.
Милена нащупала край прилавка.
– Я здесь? Я уже на месте? – прокричала она.
– Да! – с трудом расслышала Милена сквозь вой.
– Уж вы меня простите. Я больная, – обратилась она к торговке, которую не могла ни видеть, ни даже слышать. – Мне нужны ваши линзы. Контактные, зеркальные.
Огонь жег кожу. Милена пронзительно вскрикнула; ее крик фактически утонул в общем гомоне.
– Чего? Чего тебе, милая? – донесся голос торговки.
– Свет жжет! – провыла Милена. – Линзы срочно надо!
Чтобы как-то спастись от жжения, она сунула руки себе под мышки.
Схватив мясистыми пальцами Милену за руку, торговка повела ее под навес. При этом Милена споткнулась бы и упала, если б продавщица игрушек не подхватила ее. Между тем на пальцах у Милены вздулись волдыри; два-три из них успели лопнуть, замочив рубашку. Торговка вывела ее на Лик-стрит.
Здесь было сумрачно и прохладно. Сам собой вернулся слух.
– Вставьте их, пожалуйста. Я не умею, – жалобно призналась Милена.
Женщина сердобольно склонилась над ней и запела что-то утешительное, вроде колыбельной:
«Точно, колыбельная». Не переставая петь, торговка аккуратно повернула Милену лицом в сторону от света.
Троун пыталась изобразить на пальцах у женщины червяков, но освещение здесь было слабое, и голограмма толком не удавалась.
Вот так: сначала одну, затем другую. Глаза инстинктивно заслезились, пытаясь исторгнуть инородное тело. «Ничего, привыкну, – сказала себе Милена. – А иначе никак». Она повернулась и посмотрела в конец Лик-стрит. Троун тем временем тщетно пыталась сфокусировать свет, отчего на линзах образовался голубоватый венчик. Милена помотала головой. На повторную фокусировку у Троун ушло несколько секунд. Пойдет.
Игрушечница сейчас рассматривала пальцы Милены в волдырях.
–
Милена ответила, что не знает. Расплатившись за линзы, она поблагодарила торговку и снова вышла на свет, в песенный рев. Время от времени она поводила головой, чтобы освоиться. Купила себе перчатки и затычки для ушей.
– Чтоб ты сдохла… – успела сказать в ушах Троун, прежде чем затычки встали на место.
«Теперь у нас новая игра, – подумала Милена. – Чу-чу, вижу-слышу что хочу. Мели теперь что хочешь, мне все равно».
Всюду вокруг народ разевал рты в беззвучном пении.
ПРИМЕРНО ЧЕРЕЗ ГОД после этих событий Милена вышла замуж.
Она вспоминала день бракосочетания и свадебный банкет в лесу Консенсуса. Лето в тот год выдалось пасмурным и прохладным. Среди мясистых фиолетовых стволов носился порывистый ветер. Гости – как и вино – от жары не страдали. Скорее наоборот: пытаясь согреть ладонь о ладонь, они еще умудрялись держать при этом бокалы и вести беседу. Беседу пытался поддерживать и Майк Стоун; Милена как-то упустила из виду, насколько он может быть скован и косноязычен. Согнувшись чуть ли не пополам, он пожимал гостям руки и говорил что-нибудь вроде: «Большое спасибо, что пришли», «Вы, наверное, знаменитость» или «Я тоже всегда мечтал играть на сцене».
На свадьбу он явился в своем костюме астронавта. Этот костюм ему очень нравился, и потому он не видел никаких оснований для того, чтобы надеть что-нибудь другое. Карманы у него были набиты всякой астронавтской всячиной: микроскопчиками, многоцелевыми ДНК-капсулами и так далее. Их назначение он педантично, в нескончаемых подробностях разъяснял Сцилле, которая все свое актерское дарование использовала, чтобы изображать удивленный восторг и увлеченность.
В разгар свадебного пиршества умер Министр Мильтон.
– Вы двое были наедине друг с другом посреди космоса, – произносил он поздравительный тост. – Двое в лодке, не считая Пузыря! – В этот момент глаза у него закрылись, а улыбка растянулась шире обычного, словно ему наконец удалась самая изысканная, самая блестящая шутка. Лицо его приняло умиротворенное выражение. И он упал лицом в крабовый салат, опрокинув столик с закусками.
У Майка в комбинезоне имелась аптечка первой помощи, которой он немедленно воспользовался, сунув Мильтону в ухо пульсовый инжектор для поддержания дыхания и сердечной деятельности. Милена, Мойра Алмази, а также все Терминалы в это время срочно вызывали Консенсус. И тот прибыл в форме недавно сформированной полиции – людей в белом, именуемых «Гардой».
«Гарда» появилась, сопровождаемая частым сухим треском, будто что-то или кто-то нарезал воздух на куски. С неба на площадку посреди Маршем-стрит опустился настоящий хищник (Милена впервые видела вертолет). Он был весь из металла и резины и блестел, как какое-нибудь агрессивное, алчное насекомое. Майк Стоун подхватил тело Мильтона на руки и негнущейся походкой робота понес мимо «Гарды» в раздутое чрево чудища. Вслед за ним в чреве скрылись и люди в белом. Потом Майк вышел, а хищное насекомое, плавно поднявшись в воздушном смерче, улетело.
Сцена смерти и вертолет потрясли Милену. Вообще за последний год потрясения случались с ней не раз, и по различным поводам. При этом у нее всегда начинали невольно стучать зубы, а по спине пробегал неприятный холодок. Вот и сейчас Милену пробил озноб. Она попросила, чтобы ее отвезли домой. Бал был окончен.
Они пересекали Болото по мелким серым, лижущим борта лодки волнам. Было очень промозгло. Милена, свернувшись калачиком, прижалась, чтобы хоть немного согреться, к Майку Стоуну, но при этом все равно тряслась от холода. Страха она не чувствовала. Переживала лишь, что мужа через час-другой может потянуть заниматься любовью, а ей этого совсем не хотелось. Она раньше никогда не говорила ему, что не может заниматься сексом с мужчиной. Как ни странно, тем сильнее страх заставлял ее прижиматься к Майку.
Смутная боязнь не оставляла ее и тогда, когда они шагали в лакированные комнатки-шкатулки. Милена провела мужа по комнатам, зачем-то поправляя подушки, разглаживая и без того гладкую скатерть на столе. Зажгла спиртовые светильники. По темным углам затаилась по-прежнему невысказанная правда. «Во всем виновата, – думала Милена, – моя неискренность, стремление вечно что-то утаивать. Так что же будет дальше? А сейчас?»
– Майк, – сказала Милена, стоя к нему спиной. – Если хочешь, можешь что-нибудь сыграть на скрипке.
Майк Стоун молчал. Он сейчас стоял в центре их бамбукового жилища с неестественно прямой спиной, сцепив перед собой руки, и не знал, куда их пристроить.
– Что, не хочешь? – нежно спросила Милена. Она часто ловила себя на мысли, что думает о нем с искренней теплотой.
По-прежнему улыбаясь растерянной улыбкой учителя физики, он покачал головой. Потом подошел и очень осторожно сел на пуф, положив руки на колени.
– Может, желаешь что-нибудь… эдакое? – Интересно, чего такого «эдакого» могут ожидать мужчина и женщина во время своей первой брачной ночи?
