возможности вернуться обратно. Хотя, и эта мысль пришла ко мне внезапно, когда я начала раздеваться, он мог выбраться через окно, а вернуться обратно с помощью одной из длинных лестниц, которыми мы пользовались, когда подрезали фруктовые деревья, а утром снова убрать ее.
Я где-то читала о таком методе, который был раскрыт, так как лестница оставила следы на земле под окном. Поэтому, так как мне спать не хотелось и я не могла выносить громкого храпа Холмса, спавшего в комфортабельной комнате для гостей, я решила спуститься вниз и посмотреть сама, так ли это. Делать мне больше было нечего с тех пор, как я потеряла всякий контакт с Гербертом Дином.
Мама очень устала. Закрыв все окна в ее спальне и поставив на подоконники вазы на случай, если кто-то попытается забраться через окно, я спустилась вниз и вышла через парадную дверь на улицу.
Ночь была облачной, надвигалась гроза, но ветра не было. Это была удачно, потому что мама потребовала себе наш единственный фонарь, и я пользовалась спичками. Зажгла одну спичку, не увидела никаких следов, зажгла другую и нагнулась, когда вдруг услышала тихий голос совсем рядом:
— Не пугайтесь, мисс Лу. Это Дин. И погасите спичку. Здесь ничего нет. Я уже смотрел.
Я задрожала от неожиданности. Видимо, он заметил это, потому что взял меня за руку и отвел в сторону.
— Успокойтесь! — сказал он. — Где мы можем поговорить? В подвале?
— Можно в гараже, — с трудом выговорила я.
— О! Значит Холмс опять спит в доме? Как прошлой ночью?
— Да. А откуда вы знаете, что прошлой ночью он спал в доме?
— Знать о Холмсе все — это мое дело. Но не потому, — почему вы думаете. Ваш Холмс — умный молодой человек. Я уже говорил вам об этом, кажется. В ближайшее время мы поговорим с ним откровенно.
— Откровенно?
— Да. Поговорим или посплетничаем. Как хотите, так и назовите. А сейчас могу я поговорить с вами? Мне необходимо многое узнать.
Я согласилась, пошла обратно в дом, закрыла на ключ и болт парадную дверь и, выйдя на кухонное крыльцо, увидела, что он ждет меня у задней тропинки. Он вел себя уверенно, на него можно было положиться. Мы молча прошли в гараж, он посадил меня на скамейку, сел на подножку машины и достал свою трубку.
— Ладно! — сказал он наконец. — Становится все интереснее и интереснее! С каждым днем!
Меня удивило это замечание.
— Вы бесчеловечны, — заметила я. — Создается такое впечатление, что вам все это нравится!
— Я достаточно человечен. Но это моя работа, — ответил он спокойно, закурил трубку и некоторое время помолчал. — Насколько мне известно, Хелен сегодня нарушила вашу компанию, — затем сказал он. — Для нее это очень типично, хотя и не совсем прилично, если можно так выразиться. Но у нее были причины. Я, конечно, не позволил бы ей этого, если бы знал, что она собирается сделать. Но я там больше не живу. В доме полно прислуги, и мне пришлось убраться.
— А какие у нее были причины? Она вела себя довольно отвратительно.
— Она очень испугалась, — спокойно ответил он. — Дело в том, что у Джима есть револьвер сорок пятого калибра. Но в распоряжении полиции сейчас пуля, и сегодня ночью или завтра утром ей станет известно, что выстрел был сделан не из этого револьвера.
Он почти ничего не рассказал о том, что сам делал в тот день, и напрочь отказался обсуждать тему о второй перчатке.
— Когда-нибудь я все вам объясню, — успокоил он. Но убийство мисс Эмили его очень взволновало.
— Понимаете, могло быть только две или три причины этого убийства. Во-первых, ее могли с кем-то спутать, принять за другого человека — это вполне возможно, но, на мой взгляд, маловероятно. Опять-таки, она могла просто мешать кому-то по неизвестной нам причине. Возможно, она что-то знала или мешала осуществлению какого-то плана. Я все больше и больше убеждаюсь, что такой план существует. И потом: у нее могло быть что-то такое, что нужно было кому-то. Я говорю все это потому, что мы должны исключить обычные мотивы преступления: месть, ревность, любовь. Она не тот человек, чтобы возбудить такого рода чувства. И, конечно, существует возможность, что убийца — душевнобольной человек. Мы не можем полностью отказаться от такой версии.
— Но вы так не думаете. Я права?
— Не думаю. Видите ли, Лу, — вы не против, если я буду называть вас Лу? — гораздо легче считать убийцу сумасшедшим. Есть два типа убийц. Один — это преступник с не вполне нормальной психикой. Он убивает импульсивно, от страха, ненависти или в состоянии опьянения. Но есть и другой тип — это умный человек. Его преступления обычно хорошо продуманы и успешно осуществляются. Но в этом одновременно их недостаток, если можно так сказать. Все в этом плане зависит одно от другого, все его части продуманы и все следует одно за другим. И вдруг осечка! Тогда весь план идет насмарку.
— Означает ли это, что бедная Эмили и явилась такой осечкой? — спросила я.
— Вполне возможно. Зачем было убивать ее? Она была достаточно безобидной. Если она что-то знала, то не рассказала ничего, во всяком случае полиции. Видите ли, Лу, — мне нравится называть вас Лу, а вам нравится? Надеюсь, что да! — где-то в вашем поселке кроется какая-то старая история. Я все остальное оставляю полиции, а сам хочу заняться этой историей. Но должен сказать, что если я узнаю, в чем она заключается, то, конечно, не от жителей Полумесяца. Таких молчаливых и скрытных людей я никогда не встречал! Но не будем об этом. Вы устали? Хотите вернуться домой?
— Нет, если вы не хотите.
— Я? Хочу? Я сижу на удобной подножке с хорошенькой девушкой в эту прекрасную ночь. Никогда! Кроме того, разговор помогает мне думать. Вы умеете слушать, знаете это? А каждый мужчина любит, чтобы его слушали и не возражали, даже если возражения будут произноситься тихим и нежным голосом.
Он перестал шутить и сказал совершенно серьезно:
— Не понимаю, почему она вышла ночью из дома. Этому нет объяснения, Лу. Почему мисс Эмили встала с постели, почему начала одеваться? Почему съела яблоко, а потом вышла на улицу? Ее никто не испугал на крыльце. В этом случае она побежала бы в дом и заперла дверь. Хотя, — добавил он, — она могла испугаться кого-то из домашних. Но в этом случае при чем здесь яблоко?
Он был раздосадован, я видела это. У него была какая-то своя теория, и вдруг произошло что-то, не совпадающее с ней.
— Однажды ночью она бежит из дома и ищет убежища у Тэлботов, — продолжал он. — А на следующую ночь сидит на этом проклятом кухонном крыльце и ест яблоко, а потом отправляется погулять! Лу, мы должны узнать, почему она вышла из дома.
Я немного подумала.
— Конечно, она пошла искать клетку ее птички.
— Что?
— Дело вот в чем. Маргарет сказала ей, что птичка умерла и клетку она отдала Джорджу Тэлботу, а тот положил ее в конюшню. А она знает, что Тэлбот не запирает конюшню на ночь. Он надеется, что кто- нибудь украдет его машину.
Дин обхватил голову руками.
— Я смотрю на вас, Лу, и вы говорите своим приятным голосом какие-то странные вещи. Что это за клетка? Вы хотите сказать, что мисс Эмили Ланкастер могла пойти искать эту клетку в час ночи? Зачем?
— Она очень любила свою птичку. Но она, конечно, знала, что птичка умерла… Видите ли, птичку на самом деле убила я. Я поставила ее в другую комнату, и про нее забыли. Ей не налили воды. Я ужасно переживаю, мистер Дин. Если она ходила за клеткой и ее убили, я всю жизнь буду помнить об этом.
Сказав это, к моему величайшему удивлению, я заплакала. До сих пор я была довольно спокойна и, думаю, испугала своим плачем Герберта Дина.
— Прекратите, Лу, — сказал он резко. — До сих пор вы вели себя, как хорошая девочка. Сейчас не время расстраиваться и плакать. Прекратите! Вы слышите меня? Вы не убивали ни этой глупой птицы, ни Эмили Ланкастер. Возьмите носовой платок. А сейчас наступило такое время, когда вы расслабились, поэтому я хочу вам сказать, что меня часто зовут Берт или даже Берти. Глупое имя! Но никуда от него не
