– Эти ребята обладают бесценным даром для науки – они не зашорены. Они выдвигают головокружительные гипотезы, они не боятся показаться смешными. Только так и становятся настоящими учеными! И я, не задумываясь, возьму к себе в команду любого из этих школьников.
– Подождите, подождите, – замотала головой журналистка, – так письмо не подделка?
– Понимаете, дорогая девушка, история, которую придумали эти замечательные ребята, абсолютна правдоподобна. Вот лично я, профессор и доктор наук, не возьмусь сейчас сходу ее опровергнуть. Анечка, ты в каком классе?
– В третьем, – пискнула Аня.
– Вот вы в третьем классе могли бы придумать историю, в которую поверит доктор наук? – с напором поинтересовался Аристарх Платонович у камеры, которая его снимала.
– Н-нет, – ошарашенно ответила журналистка.
А оператор уже показывал крупным планом огромные Анечкины глаза.
– И все-таки, зачем вы придумали эту историю? – спросила у девочки журналистка.
– Мы хотели спасти свою школу, – пылко сказала Аня.
И заплакала. Просто потому что слишком много эмоций свалилось на ее бедную голову.
Собственно, дальше можно было ничего не снимать и ничего не говорить. Эти огромные, полные слез глаза попали на все новостные сайты.
«Дети сделали профессора!»
«Они просто хотели спасти школу!»
«История одной любви…»
«Все подробности личной жизни Костевича!»
Женя морщился, но продолжал читать заголовки.
С одной стороны, шумиха была неприятна, но с другой стороны она решила многие проблемы.
Самое главное – Молчун. Он полчаса рассказывал Аристарху Платоновичу про то, как именно составлялось письмо, а потом подошла дамочка из РОНО и поинтересовалась тот ли это мальчик, которого отправляют на комиссию для перевода в спецшколу.
– Это правильно! – обрадовался профессор. – Непременно с техническим уклоном! Лучше химическим…
– Не с тем уклоном, – перебила дамочка. – В спецшколу для детей с ограниченными возможностями…
Бедный Аристарх Платонович на минуту потерял дар речи, только прохрипел:
– У него ограниченные возможности?! Тогда все ваше РОНО надо в интернат…
– Видите ли, – перебил его Артем, – я испытываю некоторые проблемы, когда выражаю свои мысли с помощью устной речи.
– Что? – переспросила ошарашенная дамочка.
– Мне трудно говорить, – объяснил Молчун. – Особенно долго и развернуто.
Дамочка пошла красными пятнами, повернулась к Злыдне и поинтересовалась:
– Вы издеваетесь?
Дальше разговор шел только между ними и состоял из приглушенного шипения, а закончился он громким воплем Злыдни.
– Он псих! – заорала она. – А психам не место в школе!
И тут вступил Павел Сергеевич. Громким басом он перекрыл срывающийся в истерику фальцет бывшей учительницы математики.
– Я вас попрошу не оскорблять учеников моей школы, – твердо сказал директор. – Если они заслуживают наказания, я их сам накажу.
Злыдня не поверила своим ушам, глазам и чувству реальности. Павел Сергеевич, который в присутствии начальства либо оправдывался, либо обещал выполнить очередное задание РОНО, вел себя совершенно по-хамски. Елена Ивановна даже обвела глазами присутствующих – где спрятался привычный зашуганный директор 33-й школы? Но Павел Сергеевич и не думал прятаться.
– Если возражений нет, – он поднялся со стула, – я прямо сейчас отправлюсь с ними в свой кабинет и разберусь.
Чиновники и начальственные дамы в замешательстве переглянулись. Надо было бы поставить директора на место, но не перед телекамерами же. Главный районный начальник не зря носил свой дорогой костюм. Он величественно кивнул и сказал, как резолюцию поставил:
– Под вашу ответственность.
Уже в своем кабинете Павел Сергеевич наконец дал волю чувствам. Впалыча он сразу отправил домой («Пусть сами за свои художества отвечают») и всыпал от души всем за всё чохом: за споры с учителями, несанкционированные флешмобы, драки с одноклассниками (Молчун даже не моргнул) и одноклассницами (Юля собиралась было возразить, но Димка одернул: «Потом!»)… Отвел душу и проворчал:
– Все свободны! Кудрявцев, останься!
Когда Птицы, ободряюще подмигивая Женьке, вытолкались в коридор, Павел Сергеевич почти мирно спросил:
– Кудрявцев… Вам что, в 34-й школе не читали лекции о… хм… семье и браке? Не учили использовать… защитные средства?
Женька изумленно смотрел на Павла Сергеевича. А тот, в порыве озорства, открыл ящик стола, доверху набитый презервативами, зачерпнул горсть и протянул Жене:
– Держи! И больше не залетай!
Женя автоматически сунул подарок в карман и пробормотал:
– Да я и не залетаю…
– А эта… Вика твоя? Ее отец мне тут целую трагедию разыграл. Мол, ты к нему пришел, просил руки дочери, которая в интересном положении, – тут в голосе директора зазвучала надежда. – Или он соврал?
– Да! То есть нет… То есть… У нас с Викой ничего не было, но она сказала, что… у нее ребенок будет…
– От тебя?!
– Нет… от кого-то другого. А я тогда решил, что как она одна? Вот и пошел просить руки… А она оказалась не беременная…
У Женьки пылали щеки. Теперь, когда он рассказывал историю своего сватовства вслух, понимал, как по-идиотски она выглядит со стороны.
Павел Сергеевич подпер рукой голову и произнес с неизбывной тоской:
– Какие вы все придурки в вашей 34-й. Гении – а придурки.
И вдруг улыбнулся чему-то своему.
– Хотя знаешь, я ведь примерно так на своей супруге и женился. И ничего. Душа в душу. Двое детей, – директор перехватил удивленный Женькин взгляд и строго добавил. – Только это на втором курсе университета было, а не в десятом классе! Все, свободен.
Женька хотел было уже идти, но вспомнил о подарке и торопливо выложил его на стол директору. Не удержался и спросил:
– А зачем вам столько?
– Да это акцию проводили, – устало ответил тот. – «Стоп-спид». Надо было среди старшеклассников раздать, но знаю я, чем все кончилось бы… Надувать бы начали, воду наливать… Слушай, Кудрявцев, иди уже, а?
Когда дверь за Женей закрылась, Павел Сергеевич подумал: «Скорее бы четверть началась. С этими каникулами до инфаркта недалеко».
А на следующий день Женьке позвонила безумная дама из фонда Костевича:
– Евгений! Очень хорошо, что вы взяли трубку! Это было гениально! Это был флешмоб, да?! Отличная идея!
Вы так хотели привлечь внимание к проблемам исторического наследия? Браво! Я уже кинула клич по
