нашим активистам, мы собираемся устроить костюмированную свадьбу Костевича и Анны! Вы приглашены! Хотя знаете что? Вы это все и организуете! У вас есть симпатичная девушка? Вот она пусть будет Анной! А Костевичем – вы! Вот у меня перед глазами его карандашный портрет… да вы с ним одно лицо! Ну, что вы молчите?
– Здравствуйте, – только и смог выдавить из себя Женька.
– Вот и отлично! – завтра жду вас с друзьями в 11–00 в нашем музее. Дорогу найдете? Хотя что я говорю! Наш музей ведь переехал в здание вашей бывшей школы! До встречи, не опаздывайте.
Из всего это сумбура Женька понял только то, что их старую школу теперь точно не снесут.
Чтобы выветрить трескотню энергичной дамы, он отправился погулять, благо погодка стояла солнечная, хотя и прохладная. И почти сразу увидел Вику. Она брела вдоль дома с видом сомнамбулы. Женька подавил искушение нырнуть назад в подъезд и окликнул:
– Вик! Привет!
Она вздрогнула, словно очнулась, и повертела головой:
– Ой… А чего я сюда забрела? Привет!
– Задумалась, наверное.
– Ага…
Теперь Женька должен был спросить «О чем?», но не спросил. Он был занят – с интересом рассматривал Викино лицо. Левый профиль, которым она к нему все время сидела. И солнце так красиво подсвечивает. И весна. И не цепляет. Совсем.
Пауза слишком затянулась, и Вике пришлось брать инициативу в свои руки.
– Я о тебе думала. Ты вообще… молодец. Взял и пошел к моим родителям.
Женя улыбнулся.
– Руку попросил, – продолжила Вика. – Очень благородно.
– Да глупо, – наконец подал голос Женька, – хоть и благородно. Я же в тебя тогда был влюблен.
Вика вздрогнула. «Был влюблен» прозвучало просто и без надрыва. Был – а теперь нет. Она даже обижаться не стала, опустила голову и пошла домой. Женька смотрел ей вслед и любовался: «Она красивая. Фигура. Ноги… А чего это она в юбке и с голыми ногами? Вроде не по погоде. И ноги синие… Сколько ж она тут меня поджидала?»
Очень захотелось догнать, утешить, сказать что-нибудь приятное, но Женька не стал. Он чувствовал себя легко и свободно, как на той городской олимпиаде, когда полчаса мурыжил последнюю задачу – и вдруг нашел решение. Он еще тогда подумал: «Как просто! Что ж я, дубина, сразу не догадался!?»
Дама из фонда Костевича была, как обычно, излишне оптимистична. В здание школы музей так быстро не мог переехать, но вся ее бешеная энергия была направлена в этом направлении.
– А все-таки жаль школу, – вздохнула Кошка.
Птицы сидели в кабинете у Впалыча и пили чай с плюшками.
– Главное, Воронько не посадят, – сказал Дима.
Все они час назад вернулись с открытого заседания суда по делу спонсора их бывшей школы. Доказывали, что никаких денег через школу никто не отмывал.
– Мне выдали деньги перед поездкой, я их и тратил, – оправдывался учитель физкультуры, – а как я вам за них отчитаюсь, если у меня половина трат наличкой и мимо кассы? То сторожу заплати, то за кемпинг, то спасателям. Как они мне чек в горах выдадут? А последние деньги мы оставили леснику на корм медведям.
– Каким медведям? – не выдержал судья.
– Большим таким, – развел руками физрук, – бурым. Там заповедник, а год голодный. А они вымирают.
– Но зачем?! – изумился судья.
– Дети попросили… – пожал плечами физрук. – Они такие красавцы – эти медведи. Мы в бинокль за ними наблюдали.
Учительница биологии Ольга Петровна честно притащила с собой кучу чеков, но никак не могла с ними разобраться.
– Вот это, кажется, мы опарышей покупали…
– Опарышей? – судью передернуло.
– Ну да, для опытов по генетике… Нет! Это не опарыши! Это бамбук! Мы тогда замеряли скорость роста и даже устроили чемпионат… А вот качественный корм для морских свинок только на рынке нашли, поэтому без чеков, но зато вот фотографии. Это Нюша, она почти килограмм весила, пришлось разрабатывать специальную диету и комплекс физических упражнений. Вот, смотрите!
Еще больше запутывал картину главный обвиняемый гражданин Воронько. На все вопросы судьи он монотонно отвечал:
– Учителя ни при чем. Это все моя вина…
Адвокат весь на мыло изошел, дергал своего подопечного за рукав, пытался влезть с уточняющими комментариями – и допрыгался до того, что в середине процесса Воронько прилюдно заявил, что будет защищать себя сам. Впрочем, линия защиты у него не поменялась, он по-прежнему твердил: «Это все я».
Бедный судья не рад был, что ему попалось это дело. Судить группу энтузиастов с горящими глазами, которые вместо показаний периодически срываются на рассказы то о путешествиях, то о чудо-приборах, то о мировых чемпионатах, то о книгах, которые выписывались из-за границы для индивидуальных проектов пятиклассников, было невозможно. По закону все должны были отвечать. За разгильдяйство же нужно отвечать! Но, во-первых, уголовным делом тут и не пахло, во-вторых, по-человечески осудить их было нельзя. И вся судейская команда понимала, что весь свой опыт им придется потратить на то, чтобы максимально смягчить приговор.
– Ну почему? Почему вы не нашли нормального опытного бухгалтера? – с тоской спросил судья у Воронько.
– Потому что в сказках нет такого персонажа, – вздохнул спонсор, – а я хотел сказку. А все эти опытные бухгалтеры такие зануды…
Словом, когда в перерыве судье позвонили из мэрии и намекнули, чтобы он не очень-то лютовал («Там дети вон какие самоотверженные, за школу горой. По федеральному каналу показывали, вы в курсе?»), он с неизъяснимым облегчением пообещал, что приговор будет максимально мягким. Вплоть до отсутствия состава преступления.
Когда Воронько выходил из зала суда, по его лицу было понятно, что он сам не верит в произошедшее. Какой-то смешной штраф за все его художества? Но прийти в себя не дали налетевшие репортеры:
– Как вы расцениваете результат?
– Будете ли подавать апелляцию?
– Правда ли, что вы купили судье остров в Эгейском море?
– Кто ваш покровитель в Кремле?
Бывший подсудимый уже собирался коротко и от души объяснить «креветкам пера», что не собирается выслушивать их безумные вопросы и тем более отвечать на них, но осекся. За частоколом микрофонов он заметил лицо сына. Воронько-младший смотрел на него… как-то странно. Раньше у него такой задумчивости в глазах не наблюдалось.
Раздвинув толпу, Петр Сергеевич молча ухватил Никиту и поволок к машине. Камеры защелкали, как клювы стервятников.
Уже в салоне Воронько-старший сказал:
– Извини, что пришлось тащить. Заклевали бы… Тебя домой?
Никита кивнул, не сводя с отца странного взгляда. Тот занервничал:
– А ты вообще чего тут? Решил приговор послушать?
– Не только. Я на всех заседаниях был… кроме первого.
Петр Сергеевич вздохнул:
– Да, опозорил я тебя… Извини… Просто, понимаешь…
