все себя в Орлятках уважительно и спокойно, словно и не было в трех-четырех верстах отсюда границы с нежитью, нечистью, гнилыми болотами и боями.
Дознаватель спросил у продавщицы, как лучше добраться до Ольгиной заставы. Девушка внезапно хихикнула, вытерла нос кулачком. Указала большим пальцем за спину:
— Вы вон туда ступайте. На почте лошадь возьмете али к возчику присуседитесь. Дядь Миша им продукты должен везти сегодня.
И опустила лукавые глазки, старательно протирая перед собой прилавок.
Причину ее хихиканья Сашка узнал, когда сговаривался в попутчики к этому самому дяде Мише — кряжистому мужику в соломенной шляпе и комбинезоне на пряжках поверх вышитой льняной рубахи.
Дядька умащивал, как ему казалось удобнее, на устланной сеном телеге окованные железом сундуки, бочки и деревянные ящики. Два впряженных в телегу гнедых широкогрудых и мохноногих лабуса помавали хвостами, провожая флегматичными взорами мини-трактор, опасливо юркнувший мимо. На задах почты было солнечно, воняло лошадиным потом, навозом, сургучом, дерюгой и полынью.
— Из столицы, небось, — буркнул Миша, когда Сашка изложил свою просьбу. — Штаны у тебя длинные-то есть? А-то ведь загрызут ни за что, ни про что не комары, так слепни и оводни.
Сашка кинул взгляд на свои шорты. М-да, надо же лопухнуться так! Кем же еще считать его, как не придурком из столицы, к жизни вовсе не приспособленным? Коня бы брал — так позорища вовсе не оберешься. Поди усядься на него в шортах — от конского едкого пота ноги язвами пойдут. Верхом Сашка, по должности, ездить умел, но, как всякий городской житель побаивался здоровых желтых зубов, копыт и загадочности норова. Вот поди разбери, что в конскую башку треснет: понесет на себе али скинет коварно под кусток? Потому и предпочел путь до заставы проделать в телеге, с надежным попутчиком.
— А пузырь защитный держать замаешься, — вещал мужик. — Особо, когда по краю Горелой рощи поедем.
— У меня реппелент есть.
Дядь Миша гыгыкнул:
— А засунь ты его себе… То есть, на, того, пользуйся. На обратной дороге вернешь, — и достал из- под передка такой же, как у самого, джинсовый комбинезон, длиннорукавую рубаху и шляпу с широкими полями и искусственной ромашкой, заткнутой за волнистую ленту.
Сашка, в свою очередь, вытянул из сумки берестяную коробочку:
— А ты попробуй все же.
Здоровяк сцарапал крышку, принюхался к зеленоватой жирной мази и втер в ладони и лицо. Сашка проделал то же. В сваренной бабой Степой реппеленте он не сомневался.
Возчик вернул бурачок хозяину, указал на сложенный вчетверо дерюжный плащ под кованым сундуком:
— Устраивайся. Поехали.
Вскочил на передок, пропустив между пальцами вожжи, и чпокнул на лабусов. Гнедые здоровяки плавно тронулись с места.
Это ничуть не напоминало езду на машине, комфортную и быструю, как в квартире, поставленной на колеса. Дорога проникала в Сашку, пахнущая не пластиком и искусственными ароматизаторами, а хвоей и полынью. Небо над головой было изжелта-синим, солнце грело лицо, а глаза ловили то синий горизонт впереди, то внезапное качание ветвей на обочинах, пробегающих белок и порхающих пичуг, орущих во все горло. Колеса подскакивали на гравии, кони выступали важно, как возница их ни подгонял; и горчила зажатая в зубах травинка.
А в общем, к рубежу и не подъедешь на машине, останешься валяться среди ржавчины на шоссе. Граница с тупым упрямством отвергала синтетику, технику, массовое машинное производство. Один из столичных исследователей провел любопытную аналогию. Если бы свет замедлялся по мере отдаления от наблюдателя, то с башни в центре столицы можно было бы увидеть, как мир за ее периметром выглядел лет четыреста назад.
А тут и со светом ничего делать было не нужно. И без того с каждым поворотом окованных железом колес их телеги позади оставалась цивилизация с железной дорогой, курами, роющимися в пыли, свесившими языки собаками, которым было даже лень облаять проезжих, со смешными фарфоровыми изоляторами на просмоленных телеграфных столбах. С укреплениями, загодя выстроенными на всякий случай (не знаешь, что они есть — не заметишь). Вчерашний век Орляток превращался в позавчерашний и далее. Подъезжая к Меловой пограничной речке, ты продолжал помнить формулу бензина, но сам бензин обращался в воду или переставал гореть. Знатоки вертолетов или телевизоров могли запросто воспроизвести чертежи, а вот сами предметы — уже нет. Достижения прогресса на определенном (с небольшой погрешностью) расстоянии от рубежей изменялись, распадались, не работали. Физики, химики, инженеры звезденели от такого попрания мировых законов; исследовательские институты пахали с полной отдачей и более, но научный воз буксовал. Зато магические способности любого, даже самого посредственного волшебника вблизи границы возрастали многократно. И не потому ли стремились тусклые убежать в эти места? Знать бы точно! Знать бы, что это поможет, Сашка наплевал бы на все запреты и привез сюда Настю. А победителей не судят.
Парень приподнял шляпу и вытер потный лоб:
— А не страшно вам так близко жить к границе?
— А чего страшно, — откликнулся дядя Миша, хлопая кнутом на нерасторопных тяжеловозов. — Ни нежить, ни нечисть воду не пересекут. Не дано им. Так что пусть себе молодые волю куют, в драку лезут. Пусть узнают, каково это — жить без костылей.
Возчик поглядел на легкое облачко в знойном небе над головой. Хмыкнул:
— Граница влечет. Хочется залезать все глубже, узнавать, на зуб пробовать. Это такой соблазн, с которым мало кто сумеет спорить. Сам вот узнаешь, если немного задержишься.
Но Сашка задерживаться не мог и не хотел.
Глава 6
Терема, терема… Бревенчатые, просмоленные, тяжелые. С клетями и подклетями; высоко поднятые на столбах. С шатровыми крышами, крытыми березовой дранкой, точно рыбьей чешуей. С петухами да лошадками на коньках. С точеными перилами высоких крылец и переходов. С квадратными оконцами и расписными ставенками. Изгибаются, закручиваются, нависают, все в кружевной резьбе — овеществленная сказка. А вокруг плотный тын из заостренных кольев. Врезаны в него на могучих ушаках тяжелые двустворчатые ворота. И пялятся на входящих пустыми зенками с двух сторон нечеловеческие, вытянутые черепа.
Дядь Миша выругался и сплюнул через плечо:
— Вот же ж зараза.
Соскочил с телеги и повел коней во двор. Ленивая серая собака в пегие подпалины, укрывшаяся от зноя под высоким крыльцом, лениво пошевелила ухом и приоткрыла глаз. А по сходам от распахнутой двери спускался навстречу гостям человек. Один одинешенек на весь залитый солнцем мощеный двор. Вот ведь странно. Пограничная речка под боком, а тут ни волшебных сторожков, ни караульщиков. Только боярин, обленившийся пес да они двое: возчик и инквизитор. Впрочем, кто он, у Сашки на лице не написано.
Увидев парня на крыльце, дознаватель сразу понял — с этим не заладится. Точно шилом ткнули под ребро. А тот стоял, расправив широкие плечи, небрежно, насмешливо улыбаясь краем рта. Зыркал синим глазищами с загорелого широкого лица, из-под косо упавших на лоб смоляных кудрей.
Сапоги узорные, сафьяновые, с загнутыми носами. Мягкие штаны заправлены в них и почти прячутся под полами долгого, ниже колен, голубого кафтана, расшитого серебряными травами. Воротник у кафтана стоячий, рукава распашные, кажут алую рубаху с вышивкой. Боярин и есть. И корд на кольчатом поясе у бедра. А из-под сапог тянется по ступенькам ко двору домотканая дорожка. Сашка прищурился, а не дернуть ли ее — чтобы пролетел хозяин, считая задом ступеньки, сбивая спесь.
Парень прочел мысли, которые гость и не сильно прятал. Косо ухмыльнулся. Поднял руку, шевельнул
