грустном размышлял, себе душу бередил — а теперь сижу в мокрой траве паленой задницей, и весело мне, хоть убей! Ни малейшего привкуса грусти, ни единого щемящего призвука. Чистое незамутненное веселье. Смерть уже подступила. Миновала меня только чудом. А мне и в самом деле весело.
Потому, наверное, что умирать не хочется. Я вот сейчас только понял, до чего же не хочется.
— А зачем умирать? — чуточку удивленно спросил Интай.
Надо же. Совсем я от рук отбился. То во сне хожу, то мысли свои ни с того ни с сего вслух излагаю...
— Низачем, — ответил я. — Тут ты прав. Ты даже сам не представляешь, как ты прав. Мне ведь умирать нельзя.
— Совсем? — обрадовался Интай.
— Сейчас, — уточнил я. — Ведь если я сейчас умру, Оршан меня заполучит. Даже если я его убью, но сам умру... может, моей смерти Ему, убитому, как раз и хватит, чтобы воскреснуть.
— Значит, надо так ухитриться, чтобы Оршана убить, а самому остаться живым, — сделал вывод Интай.
— Вроде того, — ухмыльнулся я.
Интересно, а как я собираюсь это сделать? У меня ведь даже оружия больше нет. Чем я, спрашивается, собираюсь Его убить... это не говоря уже о том, чтобы самому уцелеть?
Но мне было все равно. Потому что я не хотел умирать, и мне было весело. Еще никогда в жизни мне не было так весело.
На самом-то дел ничего удивительного в подобном расположении духа не было. Кто не веселился на схожий манер? Только тот, кто не сражался никогда... а таких, по моему разумению, нет и вовсе. Каждый, хоть и по-своему, а сражался когда-нибудь — и поэтому я не вижу надобности подробно объяснять и растолковывать, как щекочет жилы кровь, превратившаяся в хохот. Нечто схожее еще испытывают игроки... хотя нет. В том-то и дело, что веселье азарта совсем другое. Очень похожее, со стороны так и вовсе не отличишь... но другое. Игроцкое везение — совсем не то же самое, что воинская удача, оттого и веселье их такое разное. Веселье азарта хмелит, тяжело хмелит, затуманивает рассудок — а вот боевое веселье проясняет голову.
Когда я скакал с крыши на помойку и с помойки на крышу, кругами удирая от Лиаха, я был пьян азартом погони. А вот сражаться я с Лиахом не собирался — совсем даже напротив! Теперь все было иначе. Происходящее вовсе не было игрой, пускай даже и смертельно опасной. Какие уж игры с Оршаном. А вот битва мне предстояла самая настоящая. В бой я шел — и веселье мое было боевым. И в голове у меня, несмотря на подпущенный Богом-Демоном туман, прояснилось изрядно.
Настолько прояснилось, что впору за нее хвататься и выть в голос от собственной беспросветной дурости.
Ты что делаешь, Шенно Дайр Кинтар? Ты что же это делаешь, а? Ты это куда мальчишку тащишь? Нет, ты не мямли, не мямли, нечего тут... и глаза не отводи! Ты ясно и четко скажи: куда ты тащишь Интая? Оршану на закуску?
Нет, я и вправду последнего ума лишился. Как мне только в голову могло прийти, что так оно будет лучше? И ведь соображал вроде поначалу что-то... с полдороги мальчика отправить собирался... отчего не отправил? Так уж подходящего доверенного человека в сопровождение не нашел? Да? А теперь ты его где искать станешь — под кустиком? К оврагу свернет твоя тропа или к пещере, ясней ясного, что людей ты уже не встретишь... во всяком разе таких, кому можно доверить парнишку... ну и что? Ну и что, Младший Патриарх? Все-то ты медлил отослать Интая от себя. Все плакался, что без тебя он пропадет. И ведь крепко же тебе эта мысль в мозги втемяшилась... вернее, ты ее себе втемяшил. Пропадет, как же. А тебе не подумалось, что до сих пор он ведь как-то не пропал, верно? Не один же он день на улице прожил, покуда ты его из Деналя не утащил. Прожил, и до сих пор живой. Ну да, без твоего вмешательства набили бы ему морду крепко. Ни за что ни про что. А разве битая морда — это смертельно? Живут люди и с битой мордой. А вот Оршан — это вам не отребье уличное, Он битьем морды не ограничится... ты куда парня затащил, спаситель полоумный? Тебе ведь всего и ничего до алтаря осталось — что же, ты и теперь будешь себя слащавыми выдумками обманывать? Кого морочишь, Патриарх — себя?
Гнать надо Интая прочь, гнать в три шеи, да поскорей! Пока хоть малая толика времени осталась. Он не меченый, ноги у него не связаны — так и пусть уходит. Пусть удирает во все лопатки, пока не свершилось непоправимое. Кинт, скотина, да пойми же ты, наконец — сегодня Оршан завладел тобой во сне, и ты наступил на своего ученика. Наступил и даже не заметил. Как наступают на расчавканную башмаками обочину дороги. И счастье твое, что у парнишки ума и решимости хватило... это он спас тебя а не ты — его!
Ах, следующего раза не будет?
Теперь, когда до проклятого алтаря так близко — да разве можешь ты поручиться за себя? Хорошо, можешь, верю, да ладно, сказал же, что верю... так и что с того? А, проваль — ну, дотащишь ты Интая до алтаря целым и невредимым... что, скажешь, там ему и место?
Нельзя же не заметить, спас мальчика. Да, Кинтар — уж если ты что сделать берешься... так, как ты, этого никто никогда не сделает.
Отослать его надо, пока не поздно. Крайнее время приходит. На потом откладывать нельзя. Потому что никакого «потом» не будет. Да что там — его уже нет.
Полдня я этими мыслями терзался. Все оправдания себе искал... и не находил их. Да, Кеану говорил, что в такой дороге, как моя, случайных спутников не бывает. Говорил. Прежде я мог еще тешить себя этим соображением. Прежде, когда я не понимал еще толком, что делаю. Теперь же слова Кеану рассыпались мертвой пылью. Стоило мне их припомнить в попытке собственной совести зубы заговорить — и от слов этих, и от самой попытки до того тесно делалось на душе, что заплакать, и то невмочь. Нет, хватит. Довольно. Лучше уж взглянуть на вещи, как они есть. Всякому жить хочется — не диво, что и мне захотелось. Вот я и поволок за собой внезапного ученика, смутно надеясь... на что?
А ведь ты и теперь еще надеешься. Да, Кинтар? Что — неужели нет? Тогда отчего же ты не поговоришь с Интаем прямо сейчас? Почему ты взамен того время тратишь на поиски оправданий? Почему разъясняешь сам себе, как постыдно ты ошибся, вместо того, чтобы просто-напросто взять да и исправить ошибку?
Ошибку я решил исправить на первом же привале. Когда вскоре после полудня мы надумали расположиться на отдых — почти бессонная ночь сказывалась-таки усталостью — я даже дожидаться не стал той минуты, когда Интай закончит обычную свою разминку.
— Ты рехнулся? — возмущенно спросил он, когда я вывалил ему все свои сегодняшние соображения. Даже упражнения дыхательные для ответа прервать не соизволил, отчего слова его прозвучали примерно так: «Ты рехх-ххнулсс-сся-ахх?»
И ведь я его спервоначалу не понял.
— Конечно, рехнулся, — подтвердил я. — Ладно еще, вовремя успел мозги себе вправить. Так что как закончишь руками-ногами махать, займись напоследок нашим обедом, а я тебе покуда письма напишу и припасов в дорогу соберу. Теперь-то ты за себя постоять хоть как-нибудь, а сумеешь... на душе у меня надежнее будет...
— Нет, я спрашиваю — ты рехнулся? — взвыл красный от злости Интай. — Ты что это такое затеял, а?
Он лягнул босой пяткой в мою сторону, пригнулся, выпрямился, лягнул снова.
— Отослать меня задумал, да? — пропыхтел он. — Ничего у тебя не выйдет, так и знай!
— Что значит — не выйдет? — не понял я.
— Не уйду я, вот что это значит. Твой маг что говорил, а? Что в такой дороге случайных спутников не бывает, вот!
Кинтар — да неужто некому было язык твой длинный укоротить?!
— Если бы я тебя поленом не приложил, съели бы тебя! И косточки бы обглодали! Оршан бы сейчас из твоих потрошков супчик варил!
— А тебе охота в этот супчик своих потрошков добавить? — озлился я. — Чтобы погуще да понаваристей?
