рядышком очутиться, он бы тебя со мной заодно покромсал. Отдохновения ради. Я ведь жилистый, верткий. А ты ему на один замах, да и тот вполсилы.
— Дурак ты, мастер! — брякнул Интай и тут же до того устыдился собственной неожиданной дерзости, что аж краской залился. Даже уши зарделись у бедолаги.
Это хорошо, что он меня дураком честить привыкает. Худо только, что краснеть от своих слов начал. Зря. Тогда, в первый раз меня дураком отлаяв, он в лице не переменился: времени обдумать сказанное у него не было.
А теперь оно и вовсе ни к чему.
— Никогда не красней, если говоришь чистую правду, — безжалостно ухмыльнулся я. — Кто врет, тот пусть и краснеет.
Нет, стыдиться Интаю решительно нечего. Это мне есть чего устыдиться. Ведь и верно — ну почему я сразу все как есть не рассказал? Скромничать вздумал. Конфузиться. Глазки потупливать смиренно. Я, мол, не воин, не боец никакой, что вы, я просто мимо гуляю... дурак и есть. Точь-в-точь красотка из пущего кокетства пожимается, плечиком поводит — я, дескать, и никакая не красавица... а сама в рожу вцепится, стоит кому согласно кивнуть. Эх, Дайр Кинтар — и перед кем в игры играть вздумал? Перед мальчишкой, который и без того определил тебя в герои? Или перед собой? Так ведь ты про себя сам все знаешь. Ну что, докривлялся? Доскромничался? Остался без оружия — скажи еще спасибо, что живой покуда. Что оба вы живые. Нет, прав Интай, определенно прав: дурак ты, мастер!
Покуда я этак умничал над собственной дуростью, руки мои отламывали от лепешки кусок за куском. Интай, тот и вовсе как-то очень быстро отужинал и устроился на ночлег. Я еще последнего куска дожевать не успел, а Интай уже спал, приладив крепко сжатый кулак себе под щеку. Он спал так спокойно, так глубоко, что у меня от одного его вида внезапно начали слипаться глаза. Я зевнул, растянулся на спине, взглянул в тихое ночное небо и немедленно заснул. Не знаю, долго ли я спал, но вот проснулся...
Ох, не приведи меня Боги еще хоть разок так проснуться!
Больно же...
Вы когда-нибудь увесистый пендель под зад получали? Правда? А если то же самое горящим поленом со всего размаху?
Еще не вовсе проснувшись, я шлепнулся наземь. Прохладная земля и ночная роса как-уж-нибудь с горящими штанами управятся. К тому времени, когда штаны погасли, я проснулся, понял, откуда пахло паленым и почему мне так больно, и решил, что действовал правильно. Вот только кто и зачем меня подпалил?
Интай, конечно. Он так и стоял с занесенным поленом. Полено пылало, с треском разбрызгивая искры, и в отсветах пламени на лице Интая читалась решительная готовность отхолить меня треклятым поленом поперек хребта еще раз — еще даже и не раз, а сколько понадобится — а потом, конечно же, проститься со своей молодой жизнью, потому что после подобных поступков, как правило, долго не живут.
Та-а-ак...
— Не надо, — осторожно попросил я. — Если можно, пожалуйста, больше не надо.
Интай отшвырнул полено обратно в костер, подскочил ко мне и начал немилосердно драть меня за уши.
— Проснись, — бормотал он, всхлипывая, — ну пожалуйста, ну проснись же...
— Уже, — кротко сообщил я.
Руки Интая судорожно замерли, но ушей моих он так и не отпустил. Да и вглядывался он в меня очень недоверчиво. С подозрением вглядывался.
— Тебе что, своих ушей недостаточно? — с возмущением поинтересовался я. — Отпусти немедленно.
Вот теперь он поверил!
Интай обмяк и не столько сел, сколько как бы сполз по невидимой стенке наземь. Потом он посмотрел на меня в упор и заплакал, уже не таясь, в голос, совершенно по-детски. Он даже слегка икал от горя и непомерного облегчения и размазывал слезы по щекам.
— Погоди, — взмолился я. — Успеешь поплакать. Ты мне сперва расскажи, что случилось.
Интай опустил глаза, вновь поднял и устремил на меня туманный от слез взгляд.
— Ну, я ведь заснул лежа, — терпеливо объяснил я, — а проснулся стоя с горящей задницей... как- то ведь я стоймя очутился, верно?
Интай всхлипнул чуть потише и кивнул.
— Что стряслось? — продолжал допытываться я. — Я что, вскочил и попытался во сне тебя убить?
Эта мысль меня не на шутку тревожила. До сих пор я за собой склонности ходить во сне, а тем более драться, не замечал. Но... кто его знает? Иные бойцы, не просыпаясь, вполне способны убить ни в чем не повинного человека — а проснувшись, руки на себя наложить с горя. Так ведь убитого бедолагу тем не воскресишь.
— Нет, — помотал головой Интай. — На меня ты просто наступил.
— Как? — опешил я.
И тут Интая прорвало новыми рыданиями.
— Страшно так... ты совсем как не ты, а глаза открытые совсем... — Обрывки фраз налезали друг на друга, торопясь успеть, пока их не вытолкнут изо рта новые, такие же бессвязные. — И ты идешь, а я тебя спросил, а ты не ответил... и наступил мне на руку, спокойно так наступил, совсем спокойно. — Интая передернуло.
Я его понимал. Не то было страшно, что мастер невесть зачем вскочил, да еще наступил на ученика. Нет, страшным было именно спокойствие, именно спокойствие, с которым я это проделал. Вот так вот взял и наступил. Как на опавший лист или прошлогоднюю траву. И даже не оглянулся. Наверняка ведь не оглянулся.
— Я тебя зову, кричу, а ты не слышишь. Идешь и не слышишь. Я тебя удержать пробовал, и тряс тоже, а ты идешь. Молчишь и идешь. А что мне было делать? А я тогда полено из костра схватил и тебя... того... поленом...
— Ты молодец, — серьезно сказал я.
— Почему? — совсем уже сиплым от слез голосом спросил Интай и шмыгнул носом.
Вот ведь балбес! Он что же — полагал, что в ответ на его признания я озверею и переломаю ему хребет все тем же поленом? И это в благодарность за спасение жизни?
— Потому что худо мое дело, — признался я. — Знаешь, ты меня теперь будешь перед сном связывать. Я тебе покажу, как. Уж лучше засыпать связанным, чем просыпаться с палеными штанами.
— Зачем? — Я уж и забыл, как здорово Интай умеет таращить глаза. Он даже всхлипывать перестал.
— Затем, чтоб меня сонного не съели. Это ведь Оршан. Алтарь уже близко... вот Он и сумел меня позвать. Очень даже просто. Я же меченый. А во сне человек собой не владеет. Вот Он и позвал. — Я вздрогнул. — И ведь я почти ушел... почти. Если бы не твое полено...
Интай призадумался.
— Близко? — переспросил он. — А где?
— А тебе зачем? — поразился я.
— Если точно знать, можно попробовать что-нибудь придумать хитрое, — деловито предложил он. Слезы высохли в его глазах почти мгновенно, как иногда бывает у детей. Вот только что плакал, а сейчас посмотришь — залюбуешься. Морда еще мокрая, но уже сияет воинственным задором, в голосе металл звенит... нет, честное слово, молодец!
— Понятия не имею, — признался я. — Карты у меня больше нет. Но, насколько я помню, алтарей тут поблизости два. Один в овраге, другой в пещере. И топать до обоих примерно одинаково.
— А если Он тебя через оба алтаря тащит? — высказал догадку Интай.
— Тогда я разорвусь напополам, — заявил я. — Правая нога потопает в овраг, а левая в пещеру. Интересно, которая раньше прискачет?
Ох, что-то развеселился я. Вот даже и Интай изумленно косится. Да я и сам себя не пойму. То все о