То, что привело его в школу. То, о чем он байки рассказывал с подначки Тхиа. Слушал я эти байки хоть и с интересом — а задуматься, к чему они, труда себе не дал.
И зря. Может, тогда я раньше бы приметил и разгадал, что творится с Дайром Тоари. И день, когда он сможет забыть и вспомнить полностью, не застал бы меня врасплох — я ждал бы его заранее.
Впрочем, мне так и так следовало заметить, что происходит прямо у меня на глазах. Беда в том, что слишком уж я был поглощен собой. Впервые в жизни мне было настолько одиноко.
Странное дело. В бытность свою учеником я был букой и нелюдимом. Ни с кем из благополучных деток, окружавших меня, дружбы заводить мне не хотелось — а они так и вовсе меня избегали. Когда я стал старшим учеником, держался я если и не вызывающе, то уж отчужденно — наверняка. И каморка у меня была своя. Один я был, один... и не могу сказать, что особенно этим тяготился. А теперь я день-деньской на людях. И не в пример прежним временам, когда я мог с утра до вечера хорошо если парой фраз с другими учениками перекинуться, мне не отмолчаться нипочем. «Да, мастер»... «а как это делается, мастер?»... «нет, мастер»... и ни минуточки, кроме как по ночам, я не бываю один.
Но никогда еще мне не было так одиноко.
Разве только Нену иной раз именовал меня Кинт — случалось ему оговориться к тайной моей радости — да Тхиа не честил меня мастером хотя бы с глазу на глаз. Вот только времени на приватные беседы, в том числе и с Тхиа, у меня не было. Редкие минуты отдыха между общей тренировкой и отдельными мне удавалось провести в разговорах с Тейном или Тхиа.
Тейну я и словом не обмолвился о том, каким странным и мучительным показалось мне мое внезапное одиночество. А с Тхиа, каюсь, я поделился горечью моих сомнений и попросил совета. И получил... то, что только и можно получить от Тхиа.
— А чего ты ожидал? — осведомился он. — Нормальный удел всех королей. Иначе и не бывает.
— Каких королей? — признаться, я даже малость опешил.
— Которые корону носят, — хладнокровно пояснил Тхиа. — Вот ты себе представь: сидит в пещере злобный дракон...
— При чем тут дракон? — окончательно растерялся я.
— При королях, — безмятежно ответствовал Тхиа. — Значит, сидит в пещере злобный дракон. И запугивает всю округу. Скотину у крестьян задаром отбирает. У купцов проезжих — золотишко. Девственниц всяких жрет...
Я приподнял бровь и выразительно скосил на Тхиа глаза. Прямота, конечно, прямотой, но отпрыску знатного рода следует выражаться соответственно.
— Кушает, — кротко исправился Тхиа. — Кушает он девственниц. И... и не только... э-э... кушает.
Тьфу, проваль — уж лучше бы сказал попросту, что дракон с девственницами делает кроме того, что... э-э... кушает. Пусть даже и в непристойных выражениях. Окольные высказывания звучат почему-то куда неприличнее самой откровенной ругани.
— И вообще ведет себя нехорошо, — подытожил Тхиа.
— Да уж чего хорошего, — невольно усмехнулся я.
— Да. Но заметь, никому и в голову не приходит, что если дракона убить, мир не перевернется, а очень даже наоборот. И что если навалиться на него скопом, то от дракона и когтей не останется. И все дружно страдают. А потом кто-то один догадывается.
— Берет огромный меч, — подхватил я, — возглавляет всех прочих остолопов и дует этим мечом дракона прямо по башке.
— Правда твоя, — кивнул Тхиа. — Так вот — если умник этот очень везучий, он дракона убьет, но и сам погибнет в бою. И на его могилу деревенские дети по весне будут класть цветочки. А если он не очень везучий, он выйдет из пещеры с драконьей башкой в руках, довольный и радостный. И первые слова, которые он услышит от недавних врагов и вчерашних друзей, будут: «Ваше величество». Ясно?
— Чего уж яснее, — вздохнул я.
— Вот и радуйся, — безжалостно заключил Тхиа, — что тебя именуют всего-навсего мастером. По сравнению с обычным героем ты еще дешево отделался.
— Хорошая притча, — задумчиво заметил я. — Откуда она у тебя? О мастера Дайра я вроде такой не слышал...
— А я ее сам придумал, — заявил Тхиа. — Вот только что.
Вот ведь маленький мерзавец!
— Ладно, — задумчиво отозвался я, — будем считать, что я тебя понял, как должно. А теперь, будь любезен, повтори-ка весь проход «кошачья лапа». Полностью. С начала и до конца.
— Зачем? — удивился Тхиа. — Ты же мне обещал показать «прыжок тигра».
— Обещал, — согласился я. — Так ведь «кошачья лапа» у тебя еще не совсем получается. Пока у тебя с «лапой» не все в порядке, «прыжок тигра» тем более без ошибок не получится, незачем и пробовать.
— Какие еще ошибки? — запротестовал Тхиа. — Я все делаю точно как ты.
— Ну да, — кивнул я. — А теперь сам смекни, много ли тебе оттого пользы. Какого роста ты — и какого я. Сколько в тебе веса — и сколько во мне. Твой костяк — и мой... все, все без изъятия совсем другое. Тебе не как я, тебе как ты сам надо делать. Только тогда толк будет. Да и насчет «я как ты»... — я изо всех сил постарался скрыть ухмылку. — Сразу же байка одна мне на ум приходит...
— Какая? — жадно спросил Тхиа. У него даже кончик языка высунулся от неуемного любопытства.
Я вновь едва сумел подавить смех. Надо же — при всей своей хитромудрой проницательности Тхиа так легко попался в мою ловушку. Можно сказать, сам напросился. Ладно же — получай, что заслужил.
— А такая байка, — неспешно приступил я к рассказу. — Учит один мастер новичка, учит, а все впустую. И так с ним бьется, и этак. Повтори, дескать. И сам показывает. А ученик кивает — понял, мол — а после давай чудесить. Хоть и терпелив был мастер, а все же освирепел вконец. Мол, что ты, такой-сякой, делаешь, так тебя и распротак?! А ученик ему и отвечает: «А в чем дело, мастер? Разве же я глаза таращу не в точности, как вы?!»
Тхиа рассмеялся — чуть принужденно и со смущением, как мне показалось.
— Понял, — кивнул он. — Хорошая байка. Это тебе мастер Дайр рассказывал?
— Нет, — мстительно ответил я и ухмыльнулся, уже не таясь. — Я ее сам придумал. Вот только что.
На сей раз Тхиа расхохотался искренне и безоглядно.
— Долг платежом красен, а? — поинтересовался он.
— Точно, — подтвердил я. — Но «кошачью лапу» повтори. Глаза ты пучишь совсем как я, а вот все остальное...
Меня прервал дикий грохот и треск.
— Что это? — изумился Тхиа. — Где?
— Ограду ломают, — ошеломленно произнес я. — А ну, бегом...
Я не ошибся. Ломали и в самом деле ограду. Вот только коварных врагов, подкравшихся к стене исподтишка, чтобы потом повалить ее с таким шумом, что и мертвый в гробу проснется, не было и в помине. Ограду разносил Дайр Тоари.
— Что... — сорвалось невольно с моих уст. — Зачем?..
Дайр Тоари перестал крушить забор и обратил ко мне свое лицо — и оно не было лицом человека, которого я знал столько лет. Вся муть сошла с него совершенно — и иное, совсем иное выражение снизошло на знакомые черты. Я даже не знал, как назвать его, это выражение... пожалуй, то была радость, но радость какая-то непривычная. Безмятежно тихая, приветливая, исполненная спокойной ясности.
— Зачем? — повторил я, но уже не в ошеломлении, а в надежде получить осмысленный ответ: что бы ни делал человек с
— А зачем нам такая стена? — негромко и спокойно спросил Дайр Тоари. — Отгородились, спрятались... можно подумать, мы тут кошек втихаря мучаем. Что нам таить? Люди к нам за помощью идти должны, а не трястись от ужаса при виде наших грозных стен.