— Но ты сказал, что я... — начал было Сахаи.
— Сказал, — кивнул Тхиа. — И повторю. Вассалом-то может стать кто угодно. Дворянином для этого быть без надобности.
Улыбнуться Сахаи не улыбнулся — он и вообще это плохо умел — но по лицу его медленно разлилось выражение какой-то совершенно запредельной радости. Благостной и тихой.
Восхитительное зрелище и редкое. И совершенно мне непонятное. Но очень поучительное.
Поужинать вместе со всеми учениками, как я привык в последнее время, мне не удалось. Тхиа заявился с моим ужином почти сразу после тренировки, еще даже стемнеть не успело.
— Разговор есть, — сообщил он без долгих предисловий.
— Да уж вижу, — ухмыльнулся я. — Серьезный и секретный. Иначе ты бы не с ужином моим притащился, а просто зашел бы, и все.
Тхиа молча кивнул с самым серьезным видом.
— Сам понимаешь, после сегодняшнего... я не хотел — а придется кое-что рассказать, — он снова помолчал немного, неожиданно вздохнул и продолжил. — То, о чем ты меня не спрашивал.
— О Сахаи? — тихо поинтересовался я.
— Ты меня не спрашивал, — так же тихо повторил Тхиа. — Я, по правде говоря, и не ожидал от тебя такой деликатности... уж извини.
Деликатности? Вот как? Оказывается, я еще и деликатный, кто бы мог подумать! Я-то полагал, что не повыспросил Тхиа только за недосугом — хотя мне смерть как хотелось бы знать, какие застарелые нарывы вскрывал Тхиа беспощадным ланцетом своей язвительности, какой гной выпускал из души Сахаи Нену в день его памятного обморока. Сахаи после беседы с Тхиа изрядно полегчало, по всему видать... и благодарен я Тхиа был безмерно — а вот расспросить его не расспросил... из деликатности, оказывается. Слово-то какое хорошее. Надо будет запомнить.
— Я считал, что не вправе разглашать то, что мне доверено, — пояснил Тхиа, опуская глаза. — Похоже, я свалял дурака. Ты должен был знать... а теперь уж точно должен.
— Почему теперь, а не тогда? — удивился я.
— Потому что у меня есть план, — ответил Тхиа.
Я похолодел. Майон Тхиа и сам по себе сущее наказание — но Майон Тхиа, у которого есть план...
— Рассказывай, — сдавленно потребовал я. — Там разберемся.
И Тхиа рассказал. Сначала путано и сбивчиво — а после, словно позабыв обо мне, легко и вольно... потому что говорил уже не он — его устами говорил со мной отсутствующий здесь Сахаи... а почему бы иначе я то и дело слышал сквозь еще ломкий тенор Тхиа куда более низкий и угрюмый голос Нену?.. и ладно, и пусть... если ему легче говорить со мной чужими устами — пускай... главное, чтобы не замолкал, чтобы продолжал говорить... потому что Тхиа прав —
Все было донельзя просто и донельзя противно. Не жутко даже, а именно противно. Господин Сахаи-старший имел определенные воззрения на жизнь, только и всего. С людьми состоятельными это частенько случается. Особенно если они или их предки сподобились выбиться из низов. Те, кто помнит еще, как выглядит похлебка из ботвы в чужой миске, но совершенно забыли, какова она на вкус в собственной. Хотят такие люди примерно одного и того же. Как и господин Сахаи. Дескать, дед мой пастухом был, отец — скотоводом, сам я — владелец скота... а сын будет из «бла-а-родных». Именно так, и никак иначе. Богатство есть, а блаародство приложится. Подумаешь, изячные манеры. Мол, какой рукой допустимо за столом задницу чесать или там какие сапоги с каким исподним надевать... да любой обедневший дворянчик из мелких за счастье почтет, если господин скотовладелец наймет его сынка в учителя манер своему детищу. Конечно, почтет — не задарма ведь, а за деньги. С одежкой и харчами. И нечего тут ломаться. Один не захочет — так завтра двадцать таких сыщется, еще и упрашивать станут. О, Нену с раннего детства узнал, что приходится иной раз терпеть людям, если они или их близкие голодают. Он очень старался учиться этикету прилежно — иначе этим людям снова придется голодать. Только этикет — благословенная стена холодной, отчужденной вежливости и спасала Нену, а заодно и его учителей-сверстников. Он не мог повелевать ими, такими воспитанными и утонченными. Он не мог жалеть их — разве смеет простолюдин оскорблять дворянина своей жалостью? Он не мог дружить с ними — его отец платил им за то, что они считали для себя постыдным. Он мог быть всего лишь вежлив... но вежливость взопревшего от усилий соблюсти политес сынка скотовода не могла сравниться с оскорбительно безупречной вежливостью этих голодных мальчиков... которые тоже не могли его пожалеть — ведь еще ни один приговоренный не испытывал жалости к кнуту. А им и в голову не приходило, что он криком кричать готов... готов... хочет... хотел бы... Нену и сам не помнил, когда он разучился кричать. Даже в ту жуткую ночь... даже и тогда... папаше на ум взбрело, что в жены он своему сыну непременно возьмет дворяночку — а значит, его должно обучить, как с дворяночками спать по всем правилам хорошего тона: служанки ведь не в счет — что они понимают в благородных манерах... а для постельной учебы опять же бла-ародную девицу нанять. Если из бедного житья... пойдет, отчего же не пойти? Когда крохотный кусочек землишки совсем истощился и доходу не приносит, а мать больную лечить не на что... любая пойдет. Но Нену не знал, не знал ничего, вот честное слово, он ничего не знал... и очень хотел ее развеселить, рассмешить как-то... чтобы по-хорошему... она не нарочно проговорилась, честное слово... ей его жалко было, она бы не стала нарочно, правда... а что дальше было, Нену не помнил. То есть совсем не помнил. Напрочь.
С той минуты, как он, давясь сухими всхлипами, вышел из дому, как был, в одной набедренной повязке — и до того утра, когда он обнаружил себя на дороге... как есть ничего. Сколько времени прошло, и того не помнит. И не надо. Что ее помнить, старую жизнь? Там и тогда началась новая. В то мгновение, когда Сахаи Нену отрешенно размышлял, из чего бы полуголому человеку сладить петлю. В то мгновение, когда от размышлений его оторвал незнакомый голос, спросивший о дороге в ближайшее село. Нену понятия не имел, что за человек его окликнул — но он отлично знал, что за повязка на голове у незнакомца. Мастер-наставник школы боевых искусств... а если верить цвету повязки — Королевской школы... откуда никакие деньги не помогут никого извлечь... где их сила не возьмет...
И Сахаи Нену в ноги рухнул мастеру Дайру.
Когда я отер пот со лба, рука моя дрожала, и я ничуть не стыдился этой дрожи. Нену, бедолага... ничего себе — благополучный сынок богатых родителей! Еще бы ему меня не ненавидеть! И не в том дело, что я разрушил его мир до основания. Он и раньше готов был порвать меня на тряпочки. Конечно. Меня ведь никто под дворянина живыми людьми не затачивал. Я, сволочь такая, право имею быть собой. Подзаборником. Отродьем помоечным. Собой. Имею право. Еще бы ему меня не ненавидеть! Думаю, он будет ненавидеть меня всегда. А уж Тхиа... пожалуй, Нену тогда единственный хотел, чтобы я убил Тхиа. Но и радовался он тогда, что тот жив остался, больше всех. Да, и это он побежал за мастером Дайром... за тем, кто спас его от участи, худшей, чем смерть, и постыдней, чем предательство. За тем, кто знает, и понимает, и спасет... еще бы ему не съездить по лицу младшего ученика Дайра Тоари. И какое же немыслимое счастье ниспослало в нашу школу маленького поганца Майона Тхиа! Я не знаю, как ему удалось разговорить Нену, и не узнаю никогда, потому что никогда не спрошу... из деликатности, надо думать. Но Тхиа удалось его разговорить — а сегодня и спасти. Насовсем.
Припомнив утреннюю сценку у ворот, я перевел дух. Конечно, вид был у Тхиа, если кто понимает — шантрапа шантрапой. Но Игла... Игла самая что ни на есть настоящая, великокняжеская.
Нет, теперь Нену в безопасности. Так я Тхиа и сказал.
— Безопасность — еще не все, — возразил Тхиа.
— Тогда чего ты хочешь? — полюбопытствовал я.
— Сосватать его, — ответил Тхиа, бесцеремонно вгрызаясь в мою лепешку.
— Что? — только и сумел выговорить я.
— Сосватать его, — повторил Тхиа с набитым тром. — Девушка ему попалась вроде хорошая. И поверь моему слову — он в нее влюбился по уши. А ей его, похоже, жалко... и она ведь знает, что он не виноват. Думаешь, у нее был кто-нибудь еще? До или после... ручаюсь, что нет. Так ей теперь так и киснуть в девицах? Я почти уверен, что она его не со злом вспоминает. Ей за ним хорошо будет. А он хоть виноватить себя перестанет.
