беспрерывного лганья Хэсситай не осмелился соврать еще раз.
— Нет, — признал Хэсситай, — ты не недотепа. Но...
— А тогда с чего ты забрал себе право решать за меня? — выдохнул Байхин. — Как ты смел отказать мне в праве помочь тебе? Ты что-то опасное затеял, я же вижу. Вот и вздумал от меня избавиться!
Он не кричал — но в голосе его звенела такая ярость, что пострашней любого крика будет.
— Не выйдет! Распоряжаться мной взялся? Да будь ты мне хоть трижды друг и четырежды наставник, а помыкать я собой не позволю, так и знай!
Никогда еще Байхин не разговаривал так со своим наставником! На миг ему показалось, что во взгляде Хэсситая плеснулась ответная ярость, и Байхин закаменел лицом, ожидая пощечины. Но тут глаза Хэсситая округлились, он откинулся назад, пристукнул кулаком по столу и от души расхохотался.
Байхин вздрогнул, будто его и впрямь по лицу ударили, приоткрыл рот, ошеломленно икнул неправдоподобно тоненьким голоском — и вдруг захохотал вместе с Хэсситаем, сам не зная отчего.
— Ах ты котеночек приблудный! — стонал Хэсситай, утирая выступившие от смеха слезы. — Громко же ты мяукать выучился... и коготки у тебя остренькие!
Он провел рукой по лицу и как-то разом посерьезнел, только в уголках глаз еще притаилась тень улыбки.
— Теперь только вижу, как я был прав, когда назвал тебя мастером, — задумчиво промолвил Хэсситай. — Ученик на такое не способен.
Говорил он на сей раз совершенно искренне, без всякой задней мысли — не то что раньше. И Байхин разницу почувствовал — но не пал себе и мгновенной передышки, чтобы порадоваться. Нет, он упрямо гнул свое.
— Значит, ты понял, что тебе от меня не отделаться? — заключил он. — Может, хоть теперь скажешь, куда и зачем мы направляемся?
Мы, видите ли! Мы!!! Ах ты котеночек шкодливый!
— После, — туманно пообещал Хэсситай. — Не стоит времени терять. Как-нибудь по дороге расскажу.
— Темнишь? — жестко усмехнулся Байхин. — Небось все еще надеешься по пути от меня избавиться?
— Надеюсь, — с обескураживающей прямотой признался Хэсситай.
— Даже и не думай, — уверенно посулил Байхин, взваливая на плечо свой дорожный мешок.
Хэсситай сидел спиной к костру, угрюмо уставясь в ночной сумрак, словно бы там, в темноте, творилось нечто несказанно интересное и притом видимое лишь ему одному. На самом-то деле ему просто не хотелось оборачиваться. Не хотелось смотреть на веселые язычки пламени... на быстрые движения рук Байхина, вовсю занятого стряпней... на его невозмутимое лицо. Впервые за все время их знакомства Хэсситай предоставил ученику полную волю и в хлопоты его не вмешивался. Сколько суровых слов было им говорено о том, что только мертвый киэн не в силах сам себя обиходить, — и вот он сидит сложа руки, а Байхин готовит ужин и себе, и наставнику. Добился-таки своего! С бою взял заповеданное обычаем право.
А теперь-то ты что скажешь, Хэсситай? Твоим, и только твоим, попущением этот мальчишка отправляется на погибель вместе с тобой. И ты никак ему не воспрепятствовал. А ведь мог. Даже и тогда, когда, уповая застать дома Ари, ты нашел взамен весточку от него. До сих пор ты убеждал, обманывал, оскорблял — но мог ведь и силу применить. Ту силу, что неведомо для Байхина сотрясала домишко Ари, покуда вы оба хохотали, будто умалишенные. А сам ты точно и впрямь ума лишился! И что тебе стоило принудить Байхина силой своей магии? Ничего бы он не понял... где уж ему! Никто бы на его месте не понял. Вы смеялись оба... редко ты бывал настолько силен — и не пустил свою силу в ход. Словно затмение на тебя нашло.
Да нет, не затмение. Скорей уж наоборот. Будто спала с глаз пелена, и смотришь ты с гадливым содроганием на дело рук своих — и самому не верится, что сотворил эту мерзость.
А ведь мерзость, иначе и не скажешь. И не отговоришься, что, мол, в неведении своем... какое там неведение! Лучше любого другого ты знаешь, что сделал. То самое, что когда-то совершили с тобой. Ты предал своего ученика.
Да, ты не называл его предателем. Ты не пускал убийц по его следу. Ты не приходил за его головой. Но Байхин доверился тебе точно так же, как доверялся и ты сам, — безоглядно и безоговорочно. И ты точно так же обманул его доверие.
Да, конечно, ты можешь не кривя душой сказать, что лгал из лучших побуждений. Спасти его хотел... уберечь... молодость его пожалел. Но он тебе верил — а ты обманывал его с первого дня, с первого часа. Все это время ты только и делал, что предавал его доверие. Сладко ли быть обманутым, Хэсситай? Вот теперь ты точно знаешь, что и обманщиком быть несладко.
Вот потому ты и не воспользовался своей силой. Вся твоя предыдущая ложь замкнула тебе уста. А если бы у тебя и достало бесстыдства попытаться, ничего бы не вышло: что на свете правдивей смеха? А правда беспощадна. Как был беспощаден и ты сам, когда, потеряв голову от горя и гнева, выкрикивал правду в лицо мастера Хэйтана. Байхин, надо признать, поступил с тобой куда милосердней, чем ты сам когда-то...
Байхин подошел мягким неслышным шагом, протянул Хэсситаю прутик с нанизанными кусочками жареного зайца, сел рядом с наставником спиной к костру и снял со своего прутика зубами горячую зайчатину. Хэсситай последовал его примеру. Есть ему совсем не хотелось — но растревоженная совесть не позволяла отказаться от ужина.
— Совсем даже недурной заяц, — прожевав, заметил Байхин. Хэсситай кивнул.
— Ты был прав, без ужина мы в здешних лесах не остались, — продолжал Байхин, помахивая прутиком, чтобы мясо поскорей остывало. — Но все-таки зря мы в доме не заночевали.
— Не зря, — возразил Хэсситай, подув на жаркое. — Мы ведь туда поутру заявились. Некогда нам целый день попусту терять ради одной ночевки под крышей.
— А куда нам спешить? — удивился Байхин, осторожно угрызая все еще горячую, как уголь, зайчатину. — Приятеля своего ты ведь дома не застал...
Хэсситай болезненно поморщился.
— Приятель тут ни при чем, — вздохнул он. — Просто неохота мне по снегу брести. Зима вот-вот нагрянет. Я, и верно, думал тебя здесь оставить, вот и дал изрядный крюк, чтобы только вовремя поспеть. А по-настоящему нам бы надо быть в неделе пути отсюда.
— Это где? — осведомился Байхин, снова помахивая прутиком.
— У подножия Подветренного Хребта, — ответил Хэсситай. — Он ведь недаром называется Подветренным. По эту сторону зимние ветры завывают — а по ту сторону зимы отродясь не видывали.
— Вряд ли мы успеем перебраться через горы, — рассудительно заметил Байхин, приканчивая свою порцию жаркого.
— А через горы мы и не пойдем. — Хэсситай чуть пошевелился, и его огромная тень прыгнула в темноту. — Уж не знаю, что тем двоим в горах занадобилось, но точно могу сказать, что именно в горах, а не на той стороне. Иначе не стали бы они проводника искать. Чтобы просто пересечь Подветренный Хребет, проводник не нужен. Там сквозной проход выдолблен. Широкий проход, добротный... да что рассказывать — сам скоро увидишь.
Байхину явно до смерти хотелось расспросить про невиданное им чудо — пронизывающий гору насквозь рукотворный проход. Но уж если мастер не настроен рассказывать, к чему и настаивать? Байхин потянулся, встал и вернулся к костру — жарить зайчатину.
Он изжарил всего зайца, оставив только потроха — утром похлебку сварить. И всякий раз, снимая с огня очередную порцию, он неизменно подходил к Хэсситаю с его долей. И Хэсситай добросовестно подъедал все мясо до последнего волоконца, хотя есть ему по-прежнему не хотелось.
Трудно сказать, каким рисовался Байхину мысленно сквозной проход через горы. Одно лишь можно молвить с полной уверенностью: не таким. Совсем не таким, как на самом деле. Сквозной путь через гору!
