И Хэсситай с Байхином, покинув заросли пыльных лопухов, бодрым шагом подошли к двери с гордой вывеской «Бойцовый петух».
Если хозяина и насторожил заливистый собачий лай, совершенно заглушивший вопли ловцов и злобное кукареканье, то при виде путников он заметно поуспокоился: вот, значит, кого приветствовали своим лаем зубастые мохнатые сторожа.
— Комнату, господа хорошие? — уверенно поинтересовался он и уже было потянулся к связке ключей.
— Недосуг нам, — покачал головой Хэсситай. — И рады бы отдохнуть, да дело у нас спешное очень. Нам бы какой-нибудь еды с собой и две чашки вина на дорожку. Лучше подогретого, но если нет, сойдет и холодное. Торопимся мы.
— На ночь глядя? — запротестовал хозяин «Бойцового петуха» — а руки его тем временем уже заворачивали в тонкую лепешку несколько кусков сочного жареного мяса. Хэсситай не успел еще уложить еду в дорожную сумку, а перед ним и Байхином дымились уже на стойке две чашки горячего вина с пряностями.
— Спасибо, хозяин, — искренне поблагодарил Хэсситай, прихлебывая обжигающий напиток. — Не скажете ли, где тут самый короткий путь до столицы?
— После третьего перекрестка сойдите с дороги и ступайте по тропинке направо. Там она такая одна, не ошибетесь. По тропинке выйдете на большой торговый тракт, а там уже недалеко будет, — охотно ответил хозяин и поморщился, заслышав новый взрыв собачьего негодования. — Тьфу, дармоеды! Вот ведь разлаялись... никакого сладу нет. Брешут и брешут без дела, пустобрехи неуемные!
— Может, и не без дела, — заметил Хэсситай, выкладывая на стойку связку мелких монет. — Мы, когда шли, заприметили... что-то шумно у вас на заднем дворе... и вроде бы из сарая шум доносился...
Видать, бойцовые петухи и впрямь изрядных денег стоили. Хозяин охнул, побагровел, выхватил из-под стойки припрятанный там громадный дрын и опрометью бросился за дверь, даже не озаботившись прибрать плату за еду и вино, оставленную щедрыми торопливыми путниками.
— А теперь сматываемся, да поживей, — скомандовал Хэсситай, едва только захлопнулась дверь.
Байхин весело тряхнул головой.
— Ты нарочно у него дорогу спрашивал?
— Конечно, — беззаботно ответил Хэсситай. — Если только господ стражников еще на тряпочки не расклевали, теперь-то они от нас нипочем не отстанут. А чтобы невзначай с нами не разминулись по скудоумию, я им слел и оставил.
Глава 9
Время! Время Хэсситай рассчитал до малейшей доли мгновения. И не важно, взаправду ли он раздвоился силой своей магии или же Байхину померещилось. Главное, что Хэсситай успел-таки сдернуть покрывала с клеток и выпустить бойцовых петухов ровно за миг до того, как стражники во главе с наблюдателем припожаловали в сарай. И весть о вторжении в сей заповедный утолок он хозяину преподнес не рано и не поздно, а опять-таки в самую пору: живы остались даже наиболее поклеванные стражники. Хэсситай и в бытность свою Ночной Тенью бессмысленных убийств не жаловал, а став киэн, и вовсе начал брезговать любым убийством: зачем человеку нож в руках, если у него есть голова на плечах? Да и чего ради ему лишать жизни обезволенных болезнью пустоглазых? Все едино они назад не вернутся. Пока ополоумевший от ярости хозяин снял засов с сарайной двери, да пока выволок вопящих ловцов из сарая, да вытянул их своим дрыном разок-другой, да позагонял петухов обратно в клетки, да снова выволок обессиленную погоню из лопухов, куда бедняги повалились отлежаться, и не просто так выволок, а с целью отходить гнусных ворюг поперек хребта... опять же пока ловцам удалось втолковать хозяину, что никакие они не воры, а в некотором роде совсем даже наоборот, — не сразу ведь он дал себя урезонить настолько, чтобы вопли мнимых грабителей дошли до его сознания. Поутихнув немного, он все же был вынужден признать правоту незадачливых стражников: ведь со стороны сколько-нибудь разумных воров было бы странно запираться в одном сарае с разъяренными птицами — и уж вовсе немыслимо было бы запереться снаружи. А раз не сами они засов за собой задвинули, значит, им кто-то поспособствовал. Но покуда хозяин все это уразумел, времени прошло немало.
Передышку Хэсситай выиграл изрядную. Не только, впрочем, передышку. Если раньше и можно было опасаться, что королевский наблюдатель все же начнет размышлять, что Хэсситаю давеча понадобилось в городе, то теперь его подозрений можно было не страшиться. Если и выдастся у него досужая минута, то помышлять он станет не о том, чем Хэсситай занимался, а о том, как бы его изловить. Трое наиболее поклеванных и побитых стражников остались отлеживаться в «Бойцовом петухе» — но остальных теперь нипочем не заставишь бросить погоню.
Дорогу Хэсситай разузнавал, разумеется, только для вида. Он и сам прекрасно знал путь, ведущий к столице, и не стал мешкать, разыскивая в потемках тропу, уводящую в сторону тракта. Да и зачем ему тропа? Он повел Байхина прямиком по бездорожью. Байхин следовал за Хэсситаем, даже не пытаясь самостоятельно ориентироваться в темноте: он знал, что выйдет это у него не в пример хуже, чем у Ночной Тени, пусть и бывшей. Да и места кругом чужие, незнакомые. Проще довериться чутью Хэсситая. Байхин не сомневался, что мастер знает, куда идти, — ни тогда, когда высоченные лопухи фамильярно погладили его по лицу, ни когда под ногами неприятно зачавкало.
Темнота была недолгой. Вскоре из-за горизонта вывалилась большая луна, ярко-серебряная, с чуть заметной яблочной прозеленью. Байхин сложил губы трубочкой и шумно втянул влажный ночной воздух.
Поистине страшным могуществом обладает лунный свет. Что он творит, изменяя прихотливо черты привычной реальности! Словно новорожденный Бог, радуясь умению растопырить и сжать пальчики, сжимает тонкие пеленки своей еще неловкой ручкой. Точно так же — бессмысленно, радостно и властно — лунный свет сминает и растягивает землю и травы, пересотворяя лицо мира на свой лад. Как гласит старая воинская пословица, «не доверяй чужому оружию, первому льду и лунному свету». Уж если ночная вылазка оказывалась неизбежной, Байхин предпочитал совершить ее в темноте, нежели полагаться на обманчивую ясность лунных ночей даже и в знакомых краях, что уж тут говорить о чужой местности! Все вокруг залито потоками чистого сияния... каждую травинку, каждую росинку видно отчетливее, чем днем... вот только верить своим глазам лунной ночью не стоит. Луг в блистающей росе можно принять за озеро, а озерную гладь — за торную дорогу. Листва утрачивает дневную прозрачность, и куст притворяется тенью, а тень — кустом. И любое расстояние заведомо не то, каким кажется, — вот только ни рассудок, ни глазомер не помогут определить, сколько шагов осталось до одинокого серого валуна... если только это и в самом деле валун. И не только зрение — прочие чувства тоже обманут. Ночью и звуки, и запахи совсем другие, не те, что днем. Дневные запахи прогретой солнцем земли и листьев вместе с солнцем и засыпают. Лунная ночь пахнет совсем другой землей, напоенной влажной прохладой. Ночью раскрываются совсем другие цветы, и знакомые птицы кричат незнакомыми голосами.
Байхин только головой мотал, пытаясь избавиться от насмешливо-властного очарования лунного света. Хэсситай спокойно скользил сквозь сияние, осыпая его с травы, и за ним тянулась по лугу темная дорожка. Потом он резко свернул наискось в какие-то заросли, и Байхин побрел за ним, продираясь через кусты. Отчетливо пахнуло откуда-то справа драконьими язычками... быть того не может... Драконьи язычки — цветок садовый, дичком не растут... или все-таки растут? Может, поблизости — заглохший сад? Да, так и есть, вот и останки изгороди под ногами... а в бугорках, густо поросших травой, угадываются очертания грядок... не угодить бы ненароком в колодезь — наверняка ведь прячется где-то в лопухах... а вот, слава Богам, и тропинка... или нет? Нет, не тропинка — хорошая дорога, твердая, хоженая.
— Привал, — скомандовал Хэсситай, сходя с дороги в заросли кустов на обочине. — Это Большой Тракт. Можешь располагаться на отдых. Погоню мы опередили надолго. Они сюда хорошо если к рассвету доберутся.
Байхин последовал его совету и мигом растянулся на траве, предварительно стряхнув с нее
