остатки росы.
— Красиво-то как, — произнес он и неожиданно для себя зевнул.
— Можешь, конечно, полюбоваться, — язвительно произнес Хэсситай, — но я бы на твоем месте все-таки вздремнул. День у тебя выдался тяжелый, да и завтрашний тоже будет не из легких.
Байхин хотел было обиженно возразить, что он совсем-совсем не устал, что может пройти еще столько и еще полстолько, если понадобится, и нечего Хэсситаю равнять его с изнеженными воинами, которые и по канату-то пройти толком не умеют... Уже и рот раскрыл — но тут же снова зевнул и уснул раньше, чем успел закрыть рот.
Выспался Байхин преотлично и пробудился с первыми же лучами рассвета. Утро выдалось ясное, безоблачное. Зато при первом же взгляде на Хэсситая Байхину помстилось, что он знает, куда подевались облака и прочие всевозможные тучи: не иначе, Хэсситай всю ночь собирал их с небес, чтобы придать своей физиономии подобную мрачность.
— Что случилось? — спросил Байхин, тщетно пытаясь подавить неуместную зевоту.
— Дурака я свалял, — хмуро признался Хэсситай.
— Ты? — искренне удивился Байхин. — Нипочем не поверю.
— А зря, — поморщился Хэсситай. — Погоню мы, конечно, опередили, спору нет. Вот только теперь в ней добрых полсотни человек.
— Откуда? — снова изумился Байхин. — Тут что, через каждую сотню шагов содержится гарнизон, где можно пяток-другой стражников перехватить?
— Какой там гарнизон! — вздохнул Хэсситай. — В любой деревушке поднять людей среди ночи и в погоню отрядить — вот тебе и подкрепление. Хотя я и не понимаю, как им это удалось.
— А что тут непонятного? — поинтересовался Байхин.
— Ты хоть раз пробовал разбудить среди ночи крестьянина и заставить его что-то сделать? Да он пошлет тебя куда подальше и снова дрыхнуть завалится... если, конечно, ты его и вообще добудиться сумеешь.
— Так то обычный нормальный крестьянин, — возразил Байхин. — Много ты тут обычных нормальных людей видел? От силы одного на двадцать. А остальные без приказу не знают, что им с собой начать, — но уж по приказу все сделают. Хоть живьем сожрут, если велено.
— А уж если именем короля прикажут... — подхватил Хэсситай. — Да, ты прав. Я-то думал отдохнуть немного и прогуляться до столицы потихонечку — а выходит, нам придется поторапливаться.
Он с сожалением посмотрел на свой дорожный мешок.
— Хоть бы шарики покидать самую малость, — почти жалобно произнес он. — Потом-то времени точно не будет.
Байхин с трудом сдержал улыбку. Хэсситаю о собственной жизни в пору тревожиться, а он только о том и помышляет, что руки размять не успел. Одно слово — киэн с двадцатилетним опытом... А интересно, был ли за эти двадцать лет хоть один день, когда бы Хэсситай тренировкой пренебрег? Наверное, нет. Подумать страшно: двадцать лет изо дня в день... неужели когда-нибудь и для Байхина день, проведенный праздно, станет чем-то немыслимым? Одно дело — урывать каждую минутку для занятий в жажде поскорей постигнуть ремесло... и совсем другое дело — когда проснуться и не приняться за шарики столь же невозможно, как проснуться со свиным рылом вместо носа. Как разучиться дышать. Неужели и Байхин станет таким же лет через двадцать?
Хэсситай еще раз посмотрел на свой мешок, словно ожидая, что шарики и кольца вот-вот сами выпрыгнут к нему прямо в руки, но все принадлежности его ремесла по-прежнему лежали в мешке смирнехонько и вылезать не собирались.
— Ладно, — вздохнул киэн, подымая мешок, — пойдем.
— Шумно или тихо? — полюбопытствовал Байхин. Хэсситай на мгновение задумался.
— А вот теперь, пожалуй что, тихо, — решил он. — Если заприметят — значит так тому и быть, а если нет... лучше нам лишний раз на глаза никому не соваться. Иначе может дойти до кровопролития, а я, знаешь ли, убивать без нужды брезгую. А резня нам так и вовсе ни к чему.
Байхин сумрачно усмехнулся в душе: судя по голосу, свое отношение к бессмысленным убийствам Хэсситай выразил предельно точно. Не «боюсь», не «осуждаю», а вот именно что «брезгую». В его голосе звучала ледяная гадливость. Байхина от самого его тона словно сквозняком по спине протянуло.
— Думаешь, до этого дело дойдет? — тихо спросил он.
— Уверен, — без колебаний ответил Хэсситай. — Ты ведь сам говорил: пустоглазые сделают все, что им только ни прикажи. Достаточно им приказать схватить нас любой ценой — думаешь, достаточно будет пару-тройку стражников трупами положить, чтоб остальные со страху поразбежались? Как бы не так. Нам придется убить их всех. И мне что-то не кажется, что я управлюсь с такой толпой. Даже и с твоей помощью.
Прятаться от погони на широкой, всякому взгляду открытой дороге оказалось не так уж и трудно: знай примечай издалека подходящие кусты да прячься в них при первом же признаке опасности. Байхин и Хэсситай то опережали погоню, то намеренно приотставали, пропуская ее вперед. Они подолгу высиживали в укрытии и отдыхали, ожидая, покуда ловцы в очередной раз минуют их: те еле плелись, скорбно утирая пот пропыленными рукавами. Жиэн — народ поворотливый, легкий на ногу, а вот о городской страже этого не скажешь. Хоть и кажется, что стражник весь день на ходу, а всего-то пути у него — от рыночной площади до управы, от Стрельчатой Башни до городской тюрьмы. И повсюду найдется шустрый трактирщик или содержатель притона, который и зазвать к себе почтенного господина стражника всегда готов, и угостить, а то и напоить в надежде, что тот в ответ посмотрит сквозь пальцы кое на какие делишки, так что на деле выходит, что шествуют стражники от трактира до трактира, если только и вовсе не засядут отдыхать от трудов дневных до самого вечера... словом, не утруждают себя доблестные стражи порядка излишней ходьбой. А чтобы весь вечер да всю ночь по проселочным дорогам в потемках блукать — неслыханное дело! Ноги у стражников были сбиты до хромоты. А разбуженные среди ночи крестьяне зевали во весь рот и пошатывались на ходу. Когда они брели мимо затаившихся киэн, Байхин готов был поклясться, что расслышал даже тихое всхрапывание. Нормальные люди давно бы воспротивились этой бессмысленно безостановочной ходьбе и остановились на отдых — но пустоглазых гнал вперед полученный приказ. Однако если голова пуста, тело за ее дурость не в ответе, оно все равно свое возьмет. Даже пустоглазые не могут шагать, не сбавляя ходу, почти сутки напролет. Желая отстать от погони, Хэсситай с Байхином все дольше отсиживались по кустам и все быстрей нагоняли своих преследователей.
— Если этот поганец не велит им остановиться, — прошептал Байхин, — они того и гляди свалятся.
— Ну, это не моя печаль, верно? — ухмыльнулся Хэсситай. — Хотя господин наблюдатель, и верно, дурак кромешный. Я бы на его месте дал людям роздыху.
Господин наблюдатель оказался повыносливей прочих — все ж таки из бывших киэн. Конечно, и он порядком устал — лицо осоловелое, взгляд томный, уголки рта опущены, словно завязки у кошелька. Однако ноги он переставлял так бойко, словно дорога обжигала ему пятки: неутоленная ненависть гнала его вперед. А покуда он сам не свалится посреди дороги, остальным нечего и мечтать об отдыхе. Насмерть загонит, мертвыми идти заставит, а от цели своей не отступится. Найти, настигнуть, схватить... хорошо бы еще в клочья разорвать... Впрочем, королевские палачи разделают пленников с большей фантазией... Ладно, так уж и быть — схватить и отдать на растерзание.
Мало-помалу придорожные кусты стали попадаться все реже, зато вдоль обочины то и дело замелькали домики — поначалу одинокие, потом по нескольку боязливо жмущихся друг к другу хибарок, за которыми так удобно прятаться от преследователей... Байхин не сразу и понял, что дорога давно уже тянется через предместья.
То, что Байхину довелось увидеть в этом предместье, ошеломило его до полного остолбенения и в памяти запечатлелось накрепко. И неудивительно: редкое зрелище могло потягаться со столичным предместьем. Даже и долгие годы спустя Байхину виделись изредка жуткие сны: узкие улочки, перегороженные бельевыми веревками... скрипучие деревянные настилы, причудливо разрисованные окаменевшим от времени птичьим пометом... горластые, пахнущие сыростью коты... и ветхие домики, теснящиеся самым неправдоподобным образом, налезающие друг на друга... домики, которые должны бы лепиться к городской стене... но городской стены нет, и они прижимаются к пустоте, готовые рухнуть от
