— Меньше, чем ты думаешь, — блеснул зубами в полутьме Хэсситай. — Придворные, конечно, народ безмозглый — а вот король хоть и безумец, но не дурак. Пыль в глаза пустить всегда приятно, особенно золотую, но перемалывать всю свою казну на пыль он не станет. Я слыхал, что после пира всю листву сей же час собирают и на вороха раскладывают — отдельно серебрёную, отдельно золоченую, а потом придворные ювелиры ее сжигают и все золото-серебро до крупиночки извлекают — и не приведи Боги им самой малости недосчитаться. Разбираться, кто украл, не станут — всех слуг через пыточную камеру пропустят, пока не возместят недостающее. Правда, теперь с этим вроде как полегче: прислуживают на пирах пустоглазые, а они без приказа не воруют. Конечно, если им прикажут... сам понимаешь.
— Так ты и раньше про этакое любование листьями слышал? — При слове «любование» Байхин поморщился: сам он хоть и в знатной семье рос, а таких безобразий даже за его кичливым отцом не водилось, и осенней листвой Байхин привык любоваться в ее естественном виде.
— Слышал, — признал Хэсситай. — Только одно дело — слышать, а другое — собственными глазами увидеть. Я и не предполагал, что это хоть вполовину так мерзко.
— А если слышал, — ядовито поинтересовался Байхин, — может, скажешь, как мы теперь через все это шуршание пройдем?
— Обыкновенно, — в тон ему ответил Хэсситай, — ногами. Сначала одну ногу перед собой ставишь, потом другую...
— Сам понимаю, что не на руках, — огрызнулся Байхин. — Тут ведь прокрасться немыслимо.
— А мы и не будем, — возразил Хэсситай.
— Но ведь нас услышат, — запротестовал Байхин. Хэсситай вздохнул.
— По-моему, ты наслушался всяких песен о деяниях великих героев и прочих баек. В жизни так не бывает. Зачем нам подкрадываться? Нас мигом заприметят. Мы просто пойдем. Как все. Подумаешь, услышит кто-то, что в коридоре зашуршало! Мало ли кто может там шуршать. Слуга выпивку несет, к примеру. Нет, приятель, если ты надумал незаметно подкрадываться, — Хэсситай покачал головой, — ты мне эти штучки брось, пока не поздно.
И с этими словами он ступил на ковер из листьев и зашагал, не обращая внимания на шорох.
Байхин волей-неволей последовал за ним. Неотвязный шелест по-прежнему преследовал его, мучил своей неуместностью, и Байхин что есть силы старался побороть себя и не вздрагивать на каждом шагу.
— Какого же я дурака свалял, — произнес внезапно Хэсситай самым что ни на есть обыденным тоном.
— В каком смысле? — не понял Байхин.
— В самом прямом, — тем же невыразительным тоном пояснил Хэсситай. — Я имел глупость пошутить. Подтрунивать над тобой начал. Тут моя магия во мне и колыхнулась. Я совсем упустил из виду, что король — тоже маг, а маги друг друга чуют... вот он и почуял, как сила во мне пошевелилась.
— Почем знаешь? — не поверил Байхин.
— Я тоже его почуял, — ответил Хэсситай, — Давно я с магами дела не имел, вот и позабыл... Тут-то мне и напомнилось. Ты прибавь шагу, прибавь. Магия, конечно, магией, но и о страже дворцовой забывать не стоит. Наверняка они уже вышли наперехват. Нам надо поспеть раньше.
— Уже не поспеем, — заметил Байхин.
— Слышу, — почти беззвучно шепнул Хэсситай. Действительно, мудрено было бы не услышать. Осторожный лязг несмелым тихим эхом отпрыгивал от стен — и, опережая его, вдоль по коридорам катились волны шороха.
— У нас только один путь остался, — выдохнул Хэсситай на ухо Байхину, указывая на массивную дверь пиршественной залы, темную, почти неразличимую в полумраке коридора.
Байхин содрогнулся, но кивнул: лучше уж погибельный путь, чем вовсе никакого. Хэсситай отошел на полшага, примерился и мощным пинком распахнул дверь.
Хмельные выкрики хлынули разом в коридор — и разом же растерянно стихли. Из темноты отлично было видно, как повскакали со своих мест пирующие, как заозирались в недоумении... но яркое пламя светильников слепило им глаза, выгадывая для обоих киэн еще несколько мгновений относительной безопасности.
Пол пиршественной залы был усыпан золочеными листьями почти до колен. Только посредине оставалось немного чистого пространства — там, где на небольшом возвышении стояла огромная клетка, где кружились в смертоносном танце двое бойцов с каменно-недвижными лицами и прыгучим, не способным остановиться взглядом. Тяжелые мускулы бойцов лоснились от пота. Лишь эти двое не обратили внимания на неожиданное вторжение. Они продолжали свой исполненный бесцельной ярости поединок. Безумные бойцы, любимое развлечение пустоглазого простонародья... и утонченных придворных, ценителей прекрасного и любителей схваток до смертельного исхода.
— За мной! — хриплым шепотом велел Хэсситай, и Байхин повиновался, не раздумывая. Он ринулся к середине зала, держась позади Хэсситая — а тот уже добрался до клетки и сокрушил замок, привешенный снаружи. Даже и это не помешало безумцам кидаться друг на друга с прежней нерассуждающей злобой — до тех пор, пока Хэсситай не схватил одного из них сзади за волосы и не отправил ударом в спину прямо на визжащую толпу придворных. Второй боец уже обратил было к новому противнику безумное яростное лицо, но Хэсситай невероятным усилием опередил его движение и оказался позади.
— Вон они! — взревел Хэсситай, схватил безумца за уши и повернул лицом к набежавшей страже. Мыслишки у того были куцые, коротенькие-прекоротенькие. Он тут же и думать забыл и о прежнем своем поединщике, который в это время успешно крушил выложенный перламутром палисандровый стол, и о новом, невесть откуда взявшемся оскорбителе и весь без остатка отдался сражению с теми, кого видел перед собой. Он ринулся на стражников с таким неистовством, что едва не оставил уши в руках Хэсситая.
— Туда! — крикнул Хэсситай, указывая Байхину на дверь в противоположном конце зала. Байхин бросился к ней, стараясь ненароком не угодить на глаза одному из безумцев. Двери он достиг первым: Хэсситай задержался ненадолго. Он схватил со стола огромный кувшин с вином и грохнул его об пол, за ним другой, третий... Алое и желтое вино щедро оросило позолоченную листву.
Это на случай, если кто пробьется к двери, смекнул Байхин. Мокрая листва — самая скользкая штука на свете. А уж на мокром-то мраморе она и вовсе любого остановит... или хотя бы задержит.
Хэсситай вслед за Байхином вынырнул из пиршественной залы, прикрыл за собой дверь и остановился перевести дух. Теперь он мог позволить себе этот мгновенный отдых. Всего несколько минут заняла сцена в зале, полном придворных, — но сколько переменилось за эти минуты!
— Уф... едва успел, — произнес Хэсситай, утирая лоб. — Сам даже не понимаю, как успел. С перепугу, не иначе. Эти бойцы куда проворней меня. И стражу, к слову сказать, задержат надежно. Куда лучше, чем любой из нас.
— Почему? — поинтересовался Байхин. Не то чтобы ему было и вправду интересно или он усомнился в словах Хэсситая — просто ему было нужно сказать хоть что-нибудь, разжать запечатанные недолгим страхом губы.
— Самый опасный противник, — изрек Хэсситай, вновь устремляясь вперед по коридору, — это псих, который твердо вознамерился откусить тебе нос. Ему ведь все равно, что с ним станется. Он ничего не боится — ни калечества, ни смерти. Так что нос тебе он хоть умрет, а откусит. А эти бойцы... они готовы откусить нос всему миру. Они бросаются на все, что видят. И их невозможно взять на испуг или отогнать. Они будут сражаться до смерти. Их можно только убить. А времени это займет много.
— Значит, мы теперь вправе ползти, как раки вареные? — съязвил Байхин. — По-моему, нам лучше бы поторопиться.
— Незачем, — невозмутимо ответил Хэсситай. — Мы уже почти пришли. Это в обход зала долго, но через зал совсем рядом. Вон за тем поворотом дверка во внутренний сад.
— В какой сад? — не понял Байхин.
— Во внутренний. — Хэсситай свернул за угол, увлекая Байхина за собой. — Мы с тобой только Внешний Дворец прошли. Лачужку для придворных. Приют изящных развлечений. Король здесь не живет... а этот так даже и не бывает.
