Хэсситай шепотом выругался ему вослед, но попытки помешать не сделал: он уже не мог удержать Байхина — только столкнуть... пусть уж лучше идет.
А шел Байхин хорошо — быстро и спокойно.
Хэсситай совсем уж было изладился издать вздох облегчения... но тут канат лопнул у Байхина прямо под ногами — лопнул в том самом месте, где незримая магическая преграда окружала замок, не позволяя Хэсситаю приблизиться.
Байхин, однако, оказался настороже, будто чего-то в этом роде и ожидал. Он скользком упал вдоль каната, перехватил руками оборванный конец, перегнулся пополам, выставив ноги вперед, да так и въехал пятками в окно, высадив с треском и грохотом оконную раму вместе с решеткой.
Внутренний дворец встретил его влажной затхлой тишиной, густой и вязкой. Казалось, недавний грохот ничем не потревожил ее. Байхин осторожно разжмурился и только тогда понял, что прыгал через запертое окно, плотно закрыв глаза. Он потряс головой, словно мокрая собачонка, приходя постепенно в себя, и медленно огляделся по сторонам.
Ничего особенного, дворец как дворец. Вот только пыльный какой-то, что ли... нет, даже и не пыльный... словно мутью подернутый. Не только краски, но и звуки тоже мутные, неотчетливые, как бы припорошенные невидимой пылью. Скучно здесь живется, невпопад подумалось Байхину. Снаружи вечное лето — а здесь все тусклое, выцветшее, словно помороженное... а ну его совсем! Байхин вновь решительно тряхнул головой и поднялся.
Шаг, еще один. Под ногами захрупало, загромыхало. Байхин нетерпеливо перешагнул через останки выломанного окна и зашагал дальше. Он не стал выглядывать наружу, не стал всматриваться в росистую ночную мглу — иначе не ушел бы от окна вовеки. И без того отойти от окна и углубиться в переплетение дворцовых коридоров было невыносимо трудно. Разум гнал Байхина вперед — а сердце принуждало остаться, не покидать мастера Хэсситая... Вот он еще на шаг отдалился от мастера... и еще на шаг... отдалился... ушел... покинул... бросил... предал... оставил на расправу дворцовой страже... одного... безоружного и беззащитного... Байхин остановился и прикусил губу до крови. Потом сплюнул и засмеялся зло и победительно. Это Хэсситай-то беззащитный? Это грозная Ночная Тень? Вот еще нашел беззащитного и безоружного! Да Хэсситай, покуда жив, сам себе оружие — смертоносный меч, беспорочный клинок, — и никто никогда не изловит пляшущий белый огонь лезвия за рукоять, потому что нет у него рукояти... А если Байхин не сплошает, то и не будет. Беззащитный, как же! Да соберись хоть вся дворцовая стража под этим чертовым деревом — все равно он в большей безопасности, чем Байхин. Это ведь не он идет по безмолвным коридорам, не зная толком, зачем он здесь и что ему предстоит исполнить. Интересно бы знать, спроста Хэсситай выбрал для проникновения во дворец первое попавшееся окошко или точно знал, что находится позади, и избрал его с какой-то неведомой Байхину целью? Если так, то дело плохо. Байхин совсем ведь не в то окно угодил, куда метил, а этажом ниже. Еще чуть-чуть — и его бы просто размазало о стену... но ведь не размазало, и теперь он бредет по незнакомым коридорам невесть куда... а может, давно уже кружит, заблудившись в затхлых, словно бы нежилых дворцовых закоулках? А заблудиться здесь немудрено: не в лесу ведь — во дворце оказался. А дворцы, дружочек Байхин, не для того строят, чтобы в них легко можно было найти то, что тебе нужно... а что, кстати говоря, тебе нужно?
Нет, так нельзя. Нельзя, чтобы такие мысли в голову приходили. Так ведь и вправду заблудиться недолго... потеряться и шнырять по дворцу, как подгулявший призрак... Вот, значит, откуда привидения берутся — никто их не убивал и не мучил, они просто заблудились и шастают теперь по мраморным лабиринтам, осыпая их усталыми проклятиями, и будут блуждать по ним до изнеможения, до потери рассудка, до скончания веков... Эй, Байхин, да ты никак опять за свое? Там, снаружи, Хэсситай из последних сил отбивается от дворцовой стражи — и нипочем ему не отбиться, если ты не достигнешь цели, — а ты тут заумь разводишь и мечешься бестолково от одной стенки до другой... Ох недаром Хэсситай так не хотел брать тебя в ученики, недаром пытался от тебя отвязаться, бестолочью честил... бестолочь ты и есть! Мелкое, безмозглое, ничтожное создание... блоха, заскочившая по недомыслию в беломраморное облачение дворца — запрыгнула сдуру, а теперь не чает, как и выбраться... крохотное насекомое, затерявшееся в безбрежности сонной каменной громады... жалкая, глупая, смешная блоха... невыразимо смешная... до кончиков своих хрупких тощеньких лапок — смешная, смешная, смешная...
Байхин запрокинул голову и расхохотался в голос — громче, еще громче, пока не заболели скулы, пока не обожгло горло смехом, как крепким вином. Нет, не ошибся Хэсситай, приняв его в ученики! Байхин усвоил его науку сполна, достиг своей цели в совершенстве: он научился быть смешным! А сегодня он самого себя превзошел — никогда прежде ему не удавалось быть смешным настолько... Байхин в упоении раскинул руки, всем своим существом отдаваясь наивысшему счастью — быть смешным... Поистине, что может быть забавней — безмозглое насекомое мечется по белокаменным полам в поисках другого насекомого... Блошка, ищи блошку...
Волна хохота накатила и схлынула. Из глаз у Байхина потекли слезы, будто он и вправду хлебнул обжигающе крепкой настойки, глотка горела — но дышать стало легче, в голове прояснилось. Все еще посмеиваясь тихонько, Байхин побрел дальше на поиски безумного короля-мага.
А он-то еще сомневался в правоте Хэсситая! Ничего не поделаешь, сомневаться Байхину свойственно. Потому-то и стал он клоуном, а не воином. Он никогда не мог убивать по приказу. Убивать только потому, что некто, облеченный властью, скомандовал: рази! Хэсситаю он верил, как самому себе, но никакая вера не мешала ему спрашивать себя: а доподлинно ли враг моего друга — и мой враг? А что, если Хэсситай ошибается? Но теперь все сомнения исчезли.
Тот, кто способен целую страну поразить смертной тоской и спокойно взирать на дело рук своих... тот, кто отрядил ловцов на поиски уцелевших киэн... тот, кто присвоил себе право на смех и сделал его орудием унижения — да ведь это же все равно что взять целебное лекарство и яду в него подмешать... тот, кто изуродовал древний дворец, как собственную душу... этот человек не имеет права на пощаду — и не получит ее.
Он ее и не получил. Мертвые в пощаде не нуждаются.
Байхин остолбенел, когда дверь в тронный зал, к которой он едва успел прикоснуться кончиками пальцев, внезапно распахнулась перед ним настежь. А на полу прямо перед дверью скреб мрамор желтоватыми, словно костяными, пальцами левой руки тот, кого Байхин так долго искал. Правой рукой умирающий безумец натягивал корону на лоб с такой силой, словно хотел пропихнуться насквозь и напялить ее себе на шею. Жизнь еще теплилась в нем, но глаза были гладкие и мертвые, как пуговицы, и лунный свет из приоткрытого окна не проникал в них, а бессильно скользил по поверхности. Они и раньше такими были, с ужасом понял Байхин. До чего нелепое, должно быть, зрелище — величественно отблескивает корона, надвинутая почти до бровей, а из-под нее зыркают невидящим взглядом пуговичные глазки... быть того не может, чтобы никто из придворных ни разу не засмеялся хоть исподтишка... может, именно тогда в эту венценосную голову и проникло безумие?..
Лицо короля перекосилось от обиженного недоумения — словно муха, которой он забавы ради отрывал лапки, вдруг превратилась в шершня и ужалила его, — дернулось раз-другой и застыло навсегда.
Байхин был готов если и не ко всему, то ко многому — или так ему, во всяком случае, казалось. Например, он был готов убить совершенно незнакомого человека, с которым он в своей жизни и парой слов не перемолвился, — и не на поле боя, в горячке всеобщего сражения, не успев даже заметить толком, кого лишила жизни твоя рука, а хладнокровно, лицом к лицу. А еще он был готов совершить это голыми руками — неприятное занятие... а уж если твой противник вооружен, то неприятное вдвойне, да вдобавок еще и опасное... А у Байхина были все основания полагать, что король встретит его при оружии. И к тому, что он, площадной шут и фигляр, должен будет наброситься на сумасшедшего мага — а значит, погибнуть наверняка, — Байхин тоже был готов... Но он не был готов застать противника при последнем издыхании. Все свои силы Байхин собирал для последнего рывка, для убийственного и самоубийственного порыва смертельной схватки — а схватки возьми и не случись...
Тело Байхина чувствовало себя в чем-то обманутым. Оно все еще стремилось куда-то идти, бежать, мчаться, что-то совершить — но бежать было уже некуда и делать нечего. Невостребованная ярость сводила мышцы тугой судорогой. Только левая щека растерянно подергивалась, словно весь неистраченный порыв, все несовершенное движение достались именно ей. Голова кружилась, ноги подкашивались... нет, не подкашивались — это пол уходил из-под ног, неудержимо кренясь все
