редко
Где выходит на поверхность. Первый артезианский Колодец французы пробурили тут в 1856 году. С тех Пор их сверлили сотнями, но пустыня эти же сотни ежегодно и забирала обратно. Наши туареги знали, где был ближайший колодец в прошлом году. Туда мы и двигались. Но сохранился ли он в постоянно движу щихся песках? Вопрос жизни и смерти для нас, так как в пустыне человек не проживет без воды более су ток.
К тому же скалы-останцы остались за спиной, и мы въехали в бескрайние просторы песчаного океана пустыни Идехан-Мурзук — одного из крупнейших в мире скоплений желтых песков. Ничего вокруг, кроме барханов, сколько ни крути головой! Какие колодцы? Какая вода? Где тут ее искать?
Машины постоянно буксуют, жалобно взвывая моторами, и мы спешим им на помощь. Толкаем джипы, обливаясь потом, меняем лопающиеся баллоны и молимся лишь о том, чтобы не случилось какой-нибудь серьезной поломки. Ведь, кроме спутникового навигатора, у нас принципиально нет с собой никаких приборов и средств связи. А теперь еще нет и воды...
Солнце палит нещадно. Даже теней нет. Жажда уже вовсю терзает каждого, и песок упорно лезет во все щели одежды и отверстия тела. Он скрипит уже даже под веками. Он медленно душит нас и ждет...
Сахара... Глубину этой «песочницы» вообще не можно измерить.
Это живая масса. Она дышит, звучит, перемещай и — я теперь уверен в этом — думает...
Который час кавалькада наших машин мечется между дюнных цепей, иногда в понижениях, перева- ливая из одной песчаной «долины» в другую.
Водители уже не едут по маршруту, а ищут колодец. Как они здесь ориентируются — одному Богу известно: тянущиеся во все стороны до самого горизонта желтые песчаные волны внешне почти ничем не ОТЛИчаются друг от друга.
Барханы пустынь перемещаются ветром на десятки метров за год, а свои очертания могут менять после каждой песчаной бури! Какие тут могут быть ориентиры, если серьезные бури происходят почти ежене дельно!
Но, видимо, свои особые ориентиры в пространстве все-таки существуют для жителей пустыни. А может быть, молитвы помогли: за час до заката, который мог стать последним для экспедиции, водители нашли то, что искали в песках весь день...
Когда-то здесь жили люди и отдыхали торговые караваны. Десяток глинобитных, полуразрушенных, запаленных песком по самые плоские крыши домиков без окон ютился в котловине между двумя огромными звездчатыми барханами. Наверняка этот год будет последним в жизни места, бывшего когда-то цветущим оазисом. Огромный бархан всем телом навис над ним, запустив песчаные щупальца под каждую крышу. Он поглотил все живое и неживое, а скоро проглотит и память о них...
Разобрав крышу над одним, только им известным строением, водители-туареги открыли старый коло дец. Мягкими ведрами, сделанными из верблюжьих шкур, нам удалось набрать оттуда около 100 литров мутноватой прелой воды. Не знаю, как передать ощущение тех первых глотков. Вода не была, как это при нято говорить, самой сладкой в моей жизни, но вкус и запах ее мне не забыть никогда...
Мы остались ночевать подле развалин былой жизни, надеясь к утру нацедить еще немного воды. Ужинали молча, да и привычных песен не пели.
Когда-то у этого колодца, наверное,, сидел и майор Лэнг... Где теперь он и сотоварищи? Тягостно ночевать на кладбище чьих-то судеб, чьей-то любви и несбывшихся надежд. Да и сами мы сегодня были на волосок от той же участи. И не были, а остаемся по-прежнему. Остаемся заложниками судьбы и песков сегодня, и завтра, и потом. Потому что песок любит воду не меньше, чем любит ее все живое на земле, и он всегда готов отобрать у вас даже последние ее капли.
Рано легли, рано и встали. Всем захотелось подняться на огромный бархан, погубивший оазис, и с него по- любоваться восходом солнца. Не менее получаса мы карабкались по песку вверх, поминутно проваливаясь и увязая. Ветра не было, но над самой поверхностью бархана постоянно струилась дымка песчаной поземки. Картина напоминала мне зимнее восхождение в
горах: так же метет снежный низовик, так же резко скрипит наст под ногами...
Стоп! Иногда слышу, что здесь не скрип доносится из-под ног, а какой-то ворчливый скрежет... Странно, наверное, ветер искажает звуки.
Мы успели наверх как раз вовремя. Лежащие под нами бескрайние волны песчаного моря еще были темно- серыми, сливающимися с горизонтом. И вдруг словно сказочный салют озарил спящее небо. Бесчисленные мелкие кудряшки высоких облаков, невидимые до тех пор, внезапно загорелись нежным желтым цветом. Словно тонкие стружки с небесного дерева, они закурчавились на темном фоне неба, восхищая глаз фантастическим орнаментом. А может, это райские птички пробуждаются от снов после долгой ночи?
Первый луч солнца внезапно ударил из-за горизонта в ближайшие облака, и они вспыхнули багровым пламенем. Занялось торжественное буйство небесного пожара. Одни за другими, светлые перышки облаков
словно окунались в пурпур, а небо вокруг них постепенно становилось ультрамариновым, затем синим, а потом и прозрачно-голубым...
Пустыня, расчерченная длинными тенями барханов, озарилась сочным желтым светом, подставляя свои необъятные просторы ласковому утреннему солнцу.
Здравствуй, новый день жизни! Здравствуй, ма- тушка-планета! — кричим мы восторженно во все сто роны.
Но от солнца проснулся и ветер. Он ударил внезапно, плотной стеной колючего песка. Порыв был такой силы, что буквально сбил нас с верхней кромки бархана. Прикрываясь куртками, мы «по-суворовски» поехали вниз по крутому склону, увлекая за собой лавины песка, будя и оглашая дремлющую пустыню ра достными воплями:
Вот это класс! Ура! Даешь! Ура!!!
И вдруг с огромным барханом что-то произошло. Откуда-то из глубины его послышался низкий недо вольный гул. Он быстро нарастал и стал ощущаться уже каждой клеткой тела. Могучая песчаная масса мелко задрожала, а затем будто стала толкать меня. Это было невероятно, но я отчетливо почувствовал толчки в спину, будто катился не по мягкому песку, а по ухабам. Гул перешел в напряженный рокот, за ставивший похолодеть от внезапно нахлынувшего страха. Он сдавил голову и заткнул тугим комком глотку...
Судорожно отталкиваясь холодеющими руками, я закувыркался вниз в состоянии безотчетного ужаса. Песок терзал открытые части кожи нещадным наждаком и, казалось, вгрызался, утрамбовываясь в меня, стараясь превратить мое тело в камень. Он явно хотел убить меня, и я это четко осознавал...
Скатившись к подножию, я побежал безоглядно, панически стряхивая с себя прилипшие песчинки так, будто они продолжали кусать меня. Бархан злобно гудел вослед, заглушая громкие стоны моих товарищей, бегущих рядом.
И я понял: бархан — живой...
В лагере мы понемногу успокоились, и ощущения на бархане стали казаться игрой воображения. Однако водители не разделяли почему-то нашего оптимизма. Они что-то бормотали о том, что нельзя тревожить духа — хозяина бархана своим шумом и озорством. При этом они быстро собирали лагерь, намереваясь спешно уезжать.
Машины выбрались из котловины и помчались по песчаным просторам широкого русла древнего вади. Но не прошло и часа, как наша кавалькада вдруг остановилась. Туареги сгрудились и стали с волнением обсуждать что-то, осматривая горизонт. Мы ничего необычного там не увидели, но зато услышали какие-то странные звуки, доносящиеся ниоткуда. Словно кто-то тихо играл в окружающем неподвижном воздухе — то ли на нежных гуслях, то ли на волшебной скрипке. Это была сладкая и завораживающая музыка, чуть слышная, но совершенно отчетливая...
Очаровательную гармонию прервал рев двигателей: не обращая на нас внимания, водители быстро
