стали выстраивать джипы в тесный круг-звездочку, радиаторами в центр, и обносить его кольцом брезентового забора-ширмы, которым они обычно защищали лагерь от песка на ночевках.
Подбежал Жамааль и с самым серьезным видом стал быстро говорить, что дух бархана вызвал Эола — бога ветров. Пески-эрга запели, и это значит, что он уже близко. А «дышащий ядом» — большая беда для путников. У нас лишь несколько минут, чтобы попытаться спастись...
Мы всмотрелись по направлению его протянутой руки и вдруг увидели, что горизонт, утратив обычное марево прозрачности, покрылся какой-то темной дымкой. Слегка колеблясь, она разрасталась вверх и довольно быстро приближалась к нам со всех сторон. Но еще удивительнее было другое зрелище: вершины всех ближайших барханов, словно действующие вулканы, красиво курились темными облачками поднятого в воздух песка. И это притом что вокруг нас царил полнейший душный штиль. — Самум! — крикнул кто-то, и сердце мое судорожно сжалось.
Окружающий воздух стал резко темнеть и терять прозрачность, но еще было видно, как багрово- черные тучи быстро неслись со всех сторон к зениту прямо над нами, проглатывая последние лучи солнечного света...
Мы побежали к машинам, выхватывали из рук водителей верблюжьи одеяла и, закутавшись в них с головами, падали на и под сиденья. Захлопали дверцы, а потом стало так тихо, что слышно было лишь частое биение сердца...
Страшный удар потряс машину, и все ее части отчаянно завизжали. Это даже был не удар. Будто чья- то огромная мощная пасть охватила джип и стала его отчаянно мотать и трясти, ударяя о капоты соседних автомобилей и стараясь вырвать из общего круга. Этот незримый некто ужасающе ревел голосом реактивных турбин, проникающим в каждую клеточку вспухшего мозга. Герметичный салон почти мгновенно наполнился пылью и песком. Меня, лежащего на полу, немилосердно било о ножки сидений, не давая зафиксироваться. Густая смесь пыли с горячим воздухом упорно забивалась под одеяло. Вскрикивая при каждом ударе тела, я хватал ее ртом, вдыхая и глотая. Она обжигала легкие, и дышать было мучительно больно. Раскалывалась голова, выплескивая в песок остатки последних мыслей, и скоро, окончательно потеряв ощущение реальности, я уже не понимал, стоит ли джип, лежит или уже летит под небесами крохотной песчинкой в тисках неведомой и страшной силы. Мне уже было все равно: бесчувственное тело продолжало биться всем, чем можно, обо все, что было рядом, и душа моя лишь ожидала смерти этого бренного тела от неминуемого удушья...
Не знаю, сколько часов продолжался кошмар самума, сколько еще времени мы приходили потом в себя. Водители вытаскивали нас из салонов, раскапывая песок, и укладывали в неподвижный ряд, словно мертвецов. Да мы почти и были таковыми...
Когда закончился день — не знаю: света больше не было до самого утра.
Мы все лежали в морозной ночи пустыни, и этот холод был тогда лучшим лекарством для избитого те ла, воспаленного разума и уставшей души...
Как я хочу, чтобы все мои читатели в конце концов поняли это!
В конце концов мы отлежались, а вот Каду, старшему сыну Жамааля, не повезло: торопясь закрепить канистры с водой, он поздно прыгнул в машину, и удар двери раздробил ему предплечье. На обработку раны ушло немало воды, еще больше вылилось из разбитого пластика канистр. Опять ввели жесткий режим экономии и двинулись дальше, благодаря Бога, что крепко побитые «тойоты» все же завелись...
Однако через два дня состояние Каду значительно ухудшилось. Несмотря на мои таблетки, у него стали проявляться признаки гангрены и сепсиса, о чем я и сказал Жамаалю, сидевшему теперь за рулем головной машины. Тот промолчал...
Тем не менее спустя несколько часов наш начальник вдруг резко изменил курс, и вместо юго-запада мы поехали на юго-восток. Прошел еще день напряженного джиппинга по барханам, и вдруг, выехав на высокую кромку одного из них, мы увидели впереди картину, которую вначале приняли за мираж.
Внизу, в обширной песчаной котловине, лежало круглое голубое озеро. Густые акации и стройные фи никовые пальмы окружали его плотным зеленым кольцом, словно мохнатые ресницы влажного глаза. В их тени виднелось несколько необычных строений, напоминающих шатры, но людей не было видно. Мы замерли от удивления и восторга...
— Это селение вольных туарегов-имошагов. Кроме меня, мало кто знает о нем. Место святое, и туда нельзя ходить постороннему под страхом смерти, — сказал Жамааль. — Но у меня нет другого выхода. Днем там нет мужчин, и мы с доктором поведем Каду к знахарке. Оставайтесь за гребнем и ждите нас в полной готовности к отъезду.
И действительно, мужчины в селении отсутствовали. Несколько женщин, закутанных с головы до ног в черные шали, сверкая белками глаз, громко, с угрожающими интонациями бранились с Жамаалем, но все- таки разрешили пройти к знахарке-колдунье (амекел- леу). Та долго мазала руку Каду какими-то мазями, варила для него сложный травяной отвар, зашептывала парня непонятными заклинаниями, и он в конце концов уснул. Я сказал старухе, что являюсь врачом, и подарил обрадованной колдунье практически всю свою аптечку. Она же дала нам мази для перевязок пострадавшего и угостила сухим сыром тикамарин и лепешками тагелла.
Скоро Каду проснулся, и мы засобирались уходить. Но на улице нас ждала невероятная картина: все наши машины колонной медленно двигались с бархана в сторону поселка в окружении двух десятков всадников, закутанных в белое и сидящих на верблюдах- дромадерах...
Мы влипли в серьезную историю: туареги, возвращавшиеся в поселок, обнаружили машины нашей экспедиции и неожиданно захватили всех.
Не стану утомлять вас рассказом о долгих переговорах, которые вел с вождем Жамааль. Мы, белые, были для них врагами, вторгшимися в их дом, иноверцами, узнавшими про тайное поселение. Этот факт грозил самыми серьезными последствиями для нас, тем более что вид у мужчин, охранявших нас, был са мый воинственный. У левого запястья каждого, как мы и читали ранее, крепился небольшой кинжал, а на правом боку висел в кожаных ножнах метровый прямой меч такуба. Вид у них был совершенно киношный, и один из наших операторов вынул фотокамеру, наведя ее длиннофокусный объектив на красавца ту арега...
В секунды ближайший охранник выхватил меч и коротким движением отсек металлический (!) объек тив, да так, что корпус камеры остался в руках у ошалевшего от испуга оператора.
Осознав случившееся, мы окончательно поняли, что с нами не шутят. Тотчас обыскав всех, туареги не только забрали всю фото- и видеоаппаратуру, но и повынимали из машин наши личные вещи, сбросив их в кучу. Ситуация накалялась...
Не знаю, какие боги вмешались в нее, но, не поверите, наша экспедиция не «пропала без вести в песках Сахары...», как сообщили бы потом в CNN, только благодаря старухе знахарке и мне. Придя в шатер к аменокалю — вождю туарегов, она долго говорила с ним о чем-то, а потом туда позвали и меня — док тора...
На пороге шатра меня встретил Жамааль, и по выражению его лица я понял: дела наши совсем плохи и «визит белого доктора» — последний шанс для судеб всех членов экспедиции...
Как ни странно, такая ответственность успокоила мои, лихорадочные до того, мысли. Подняв голову и распрямив плечи, я уверенно шагнул навстречу новому повороту своей удачливой до сей поры судьбы...
— От старейшин мы знаем, что давным-давно гостем наших предков был великий знахарь и мудрый человек Искандер, родом из Руссии. Много доброй помощи принес он тогда жителям пустыни. Слышал ли ты что-нибудь о нем?
Этими словами встретил меня вождь по имени Ду- лотт, сидевший в полумраке шатра, и я тотчас окончательно успокоился. Да, я знал эту историю 120-летней давности. Я читал о ней совсем недавно, перед поездкой в Сахару. Речь шла о первом русском путешественнике, изучавшем пустыни Ливии и жизнь ее обитателей в 1885 году, военном враче Елисееве Александре Васильевиче.
— Меня также зовут Искандер. Я прямой потомок того человека, о котором ты говоришь, и приехал сюда, чтобы исполнить священный долг его памяти.
