странным, хотя и у нас про умершего говорят иногда «Ну, слава богу, отмучился!»
Передовой лагерь состоит из нескольких больших палаток, общих для всех групп (склад, кухня, столовая и кают-компания), и пары десятков индивидуальных спальных палаток, установленных на заснеженной каменной терассе. Именно отсюда начинается тот путь, который, собственно, и является восхождением на вершину. И только тут я вдруг узнал, что это, оказывается, еще не конец сегодняшнего пути. Под страшным секретом Юлджи сказал, что теперь он должен идти с «Книгой мертвых» в буддистский скит-гомпу неподалеку, где есть ламы, способные выполнить обряд над умершим.
Такой удачи я и не ожидал. Увидеть тайную буддистскую обитель, расположенную там, где могут пройти только альпинисты со специальным снаряжение
Приобщиться к древнему мистическому обряду! Не его ли имел в виду лама, спасший мою жизнь в Лхасе?
Мне пришлось рассказать тибетцу всю историю, связанную с обретением этой книги, чтобы он понял: я имею право пойти в скрытую обитель вместе с ним, И только сам понесу туда священную книгу. У Юлджи не было иного выхода: посмотрев опять на часы, он согласился.
Оставив все лишнее, мы с ним пошли дальше, но не вверх по маршруту альпинистов, ведущему в первый штурмовой лагерь (7010 м), а на запад, обходя по ледниковому траверсу каменистые отроги горы.
Почти два часа карабкались мы по острым гребням без всякой тропы, поминутно увязая в целиковом снегу. Мои усы и борода обледенели, превратившись в сплошную корку, кольцом охватившую рот и остав ляющую лишь небольшую дырку для свистящего дыхания. Я уже плохо соображал, куда мы двигаемся и зачем: тело устало и готово было отказать в любую минуту. Страшно хотелось посидеть прямо в снегу, хотя бы совсем немного. Но мой мозг знал — это смерть...
И вдруг я увидел впереди человека, сидящего на краю заснеженного карниза. Это было похоже на галлюцинацию истощенного разума, будучи настолько неправдоподобным. На высоте 6,5 км, в жути смер тельного холода и режущего тело ветра, на отвесной обледеневшей стене в позе лотоса сидел бритоголовый юноша, на теле которого трепыхалась лишь темно-красная туника буддистского монаха. Он был всего лишь в десяти метрах от нас, и я даже различил застывшие черты его лица, слегка припорошены снегом...
Не останавливаясь, Юлджи перевалил за очереди скальный гребень и пропал из виду. Я поспешно последовал за ним, взобрался на эту площадку и оторопел окончательно...
Взору моему предстала небольшая котловина между скал, заполненная снегом. На краю ее в сугробе стояла большая черная тибетская палатка-банаг. Она шьется из ячьей шерсти и обычно использует пастухами-кочевниками. В центре же площадки находился типичный ритуальный тарчок: мачта с растяжками, на которых трепетали десятки истерзанных ветром разноцветных молитвенных флажков. Под мачтой возвышалась куча полузасыпанных снегов черепов и рогов домашних и диких животных. Святилище было окружено КОЛЬЦОМ ИЗ десятка снежных конусов метровой высоты, которые со стороны были похожи на засыпанные снегом каменные ритуальные ступы-чортены.
Но не это так поразило меня. Я увидел еще несколько человек, неподвижно сидящих, как и первый, на снегу и одетых лишь в монашеские туники. Они были совсем молоды и, казалось, совершенно не обращали никакого внимания ни на смертельный холод, ни на нас с Юлджи...
Из палатки вышел пожилой монах и пригласил нас войти. Внутри чуть тлела кучка сушеного ячьего навоза, над которым висел большой закопченный чайник. Рядом, перебирая четки, сидел маленький сухощавый человек с морщинистым лицом, одетый в оранжевый халат ламы.
Поздоровавшись, он выслушал Юлджи, а затем стал что-то говорить ему, с укоризной кивая в мою сторону. Затем он заговорил со мной на хорошем английском языке и неторопливо выспросил все: о моей жизни, о путешествии по Тибету, о «смерти» в Лхасе и о человеке, давшем мне священную книгу. Он взял ее в руки и долго молча гладил ладонью, будто общаясь с кем-то живым...
Я знаю этого человека. Ты даже не подозреваешь, насколько судьба осчастливила тебя встречей с ним. Ты теперь не посторонний для нас. Отдохни пока. Мне же надо подготовиться к обряду, ради которого вы пришли.
Но после увиденного я будто и забыл об усталости. Тысячи вопросов были готовы сорваться с моих уст. Что это за высокогорный гомпа? Зачем нужны такие суровые условия? Кто эти сидящие на снегу юноши? Как они вообще живы?
Ты вправе узнать все это, — сказал лама, будто прочитав мои мысли. — Тем более что все увиденное
здесь имеет самое прямое отношение к тому главному, что тебе необходимо уяснить в первую очерередь. Все это делается ради Бардо, а вернее, ради того, бы облегчить пребывание в нем, а то и вообще миновать его...
Лама-ринпоче (учитель), как и Юлджи, тоже очень торопился начать обряд чтения «Бардо Тхёдол» и, занятый приготовлениями к нему, поручил пожилому монаху-гелонгу (ученое звание) ответить на все мои вопросы. Мы вышли с ним к тарчку, и то, что я узнал, мне самому до сих пор кажется неправдоподобным.
Оказывается, все эти юноши, обладающие, казалось бы, невероятными способностями, являются обычными трапа, то есть монахами-учениками монастыря Ронгпу. Обучение каждого тибетского монаха включает в себя изучение искусства тантрийской йогой и овладение различными духовными практиками, чего это нужно — расскажу позже, когда речь пойдет Бардо. А в данной обители эти трапа учатся вырабатывать в себе внутреннее тепло, именуемое тумо. Слово- это переводится как «легкое пламя» и означает энергию, которую адепт йоги способен улавливать из всеобщей энергии-времени, разлитой в пространстве вокруг нас.
Умение вырабатывать тумо, конечно, помогает телам йогов, особенно отшельников, легко переносить холод
и лишения тибетских высокогорий. Ведь в своих заледенелых пещерах-таяугах они находятся в одних набедренных повязках и используют огонь только для приготовления чая. Но тепло для тела — это побочный эффект тумо. Это внутреннее «пламя», по большому счету, нужно им вовсе не для этого. Речь идет не о материальном огне и тепле, а о совершенной духовной энергии, способной созидать и совершенствовать все сущее. Владеющий этой священной магической силой способен делать со своим телом все что угодно, но только ради высшей цели: получить право навсегда избавиться от него!
Овладение каждой из десятков духовных практик йоги требует очень длительного времени и неимоверных усилий. Вот и эти юноши сейчас уже находятся Как бы в высшей школе тумо. А начинались их тренировки несколько лет назад на берегах горного потока, бегущего с ледников, неподалеку от монастыря. Непростой была та учеба. А право продолжить обучение уже в этой высокогорной обители получили лишь те, кто овладел начальными способностями и сдал учителю своеобразный экзамен.
Начинающий йог совершенно голым садился на берегу горного ручья. Его оранжевую тунику мочили в ледяной воде, а затем набрасывали ему на плечи. Он должен был довольно быстро высушить ее за счет мобилизации своего внутреннего тепла. И так — десять раз подряд!
Причем по времени надо было уложиться в о час!
Свист ледяного ветра постоянно уносил от меня рывки фраз рассказчика.
Ежась в пуховом альпаке, я подошел к одному трапа, неподвижно сидящему неподалеку. Снег уже засыпал его по щиколотки, но сдувался ветром с головы и обнаженных плеч. И тут я понял, что что-то здесь не так: кожа этого человека была не красной, должно было бы быть по идее, а совершенно белой как и снег! Он не таял от соприкосновения с ней!
Я осторожно дотронулся пальцем до его руки. Кожа была плотной и холодной, как лед...
Он не дышал... Он был мертв...
Нет, это не так, — вдруг сказал монах. — Он просто его сейчас нет в своем теле.
Как это «нет в теле»? — в замешательстве щ бормотал я. — А где же он?
Не знаю... Каждый из них решает сейчас свои кармические задачи. Этот, может быть, сейчас на небе Тушита, а может быть, на Джомолунгме...
