– Зато правильная. Кирдык, поедем вперед, глянем, что там происходит.
Орк согласился. Служба в ОНО сделала его более осторожным, чем его сородичи. Но к бою он был готов. Я тоже на всякий случай зарядила арбалет.
За холмом у ручья мы увидели довольно большое стойбище, возле которого шла рубка. Некоторые юрты прогорели дотла, а другие стояла невредимыми.
– Нет, это не урхи… – промолвил Кирдык. – Это перемячи. Или белыши… Видишь, как юрты окрашены?
– Белыши?
– Племя такое. Типа мирных орков. Относительно.
– Ничего себе мирные – вон как саблями машутся.
– Это каждый степняк умеет… Странно, странно, очень странно. Не набег это, нет.
– Почему?
– Овцы… Видишь?
– Вижу, вон – за ручьем бродят.
– А не должно быть овец! Лошадей нет – это я понимаю, угнали. Но овец бы урки ни за что не оставили. И юрты бы пограбили. А эти… их как будто случайно опалили.
– А если урков-урхов здесь не было, с кем же они сражаются?
– Да в том-то и дело, что сами с собой!
Я присмотрелась. И тут же услышала:
– Эй, орк, эти твои парни – они что, все хромые, слепые и косорукие?
Вся компания, не дожидаясь нашего сигнала, подъехала и взирала на происходящее у стойбища. Свое недоумение выразил конунг Ауди. И я была склонна с ним согласиться. Конечно, мне не ведомы были воинские традиции этих куличей… или белышей… Но, даже представив себе, что они, в отличие от других степняков, имеют обыкновение сражаться пешими, я все равно была уверена, что они должны стремиться победить и поразить противника. Я видела на земле нескольких убитых, но… Кирдыку показалось, что юрты не были подожжены, а загорелись случайно. Точно так же у меня сложилось впечатление, что эти люди погибли случайно. Нет, они сражались не друг с другом, как мы решили вначале. Они как будто стремились поразить невидимого врага. И если бы этот враг существовал в действительности, убитых было бы больше. У меня возникло чувство, что погибшие пали, наткнувшись на сабли соплеменников. Остальные же махали руками, рубя пустоту и переминаясь с ноги на ногу. Как будто…
Я опустила арбалет. И весьма пожалела о дубинке, оставшейся в кабинете Ласкавого. Впрочем, где тот кабинет…
– В чем дело? – нахмурился граф-воевода.
– Они околдованы, господа. Посмотрите сами – разве нормальные люди так себя ведут? Даже нормальные орки?
– Откуда я знаю, может, они напились чего-нибудь, – предположил Ласкавый.
– Орки – народ непьющий и некурящий, – возразил Кирдык. – А это вообще белыши…
– Они душою в Вокзалле, – заявил Ауди, – в зале посмертной битвы. Смотрите – здесь только воины, нет ни детей, ни женщин, ни стариков.
Это конунг верно подметил. Куда ж подевалось небоеспособное население?
– Они нас не видят? И не слышат, так? – полюбопытствовал Шланг.
– Похоже, что да.
– Тогда объезжаем их к пи-пи-пи, хватаем баранчиков пожирнее и валим себе дальше.
– Неужели мы проедем, оставив несчастных жертвами темного колдовства? – воскликнул граф.
согласился конунг.
– Тем более, что колдовство вполне может исходить от того, кого мы ищем. И было бы неразумно проехать мимо, не выяснив это, – сказала я.
– Тогда – к бою!
– Одно уточнение, граф. Дубинок нет, будем работать тем, что есть. Не убивайте жителей стойбища! Скорее всего, они вовсе не заметят нас. Но если они все же нападут, не рубите их, а бейте плашмя. Шланг, тебе лучше вообще в это не встревать.
И мы двинулись к стойбищу. Вблизи зрелище было еще более диким. Кочевники хекали и гекали, при этом рожи у них были совершенно осоловевшие. Некоторые спотыкались на истоптанной земле – травы тут, почитай, не осталось, падали, и те, кто были рядом, наступали на них.
Вдали жалобно блеяли овцы. Мерзко воняло паленой шерстью.
«Ишак-Мамэ, куда эти степные берсерки подевали женщин и детей? Кирдык настойчиво утверждал, что кочевники не едят себе подобных, но кто знает, на что они способны после наведения заклятья».
Сабли зазвенели рядом, и я сочла возможным извлечь из ножен меч, а также тот из кинжалов, у которого была рукоять-кастет. Сабля свистнула перед мордой Тефтеля, и тот шарахнулся в сторону.
– Да что ж ты нервный какой стал…
В ответ раздался яростный вопль. Но вопил вовсе не Тефтель. Хотя голос и казался нечеловеческим,
