Захлопнув трубку, он с ненавистью посмотрел на сидящего рядом слепого и резко выбросил в сторону его черных круглых очков пальцы.
Слепой такой провокации перед церковью, конечно, не ожидал, поэтому тут же отпрянул. После этого расположившийся рядом с ним хромой зачем-то спрятал за спину костыли, а следующий, с проказой, раскатал штанину, обнажающую чудовищную рану.
Парень развернулся и пошел в сторону остановки.
Следующий инцидент спустя два часа случился на улице знаменитого летчика Талалихина, который, по мнению некоторых знатоков летного дела, прославился тем, что совершил первый воздушный таран.
Именно на этой улице появился, разметая прочь население, все тот же молодой человек в кожаной куртке из толстой кожи. Оглядываясь назад, он бежал по тротуару, перепрыгивая через сумки граждан на остановке, а за ним мчался, свистя в футбольный свисток, милиционер в блестящей форменной куртке.
Капитан милиции, держа в одной руке фуражку, во второй руке держал пистолет.
– Стой! – кричал он, минут пять назад узнав в прохожем разыскиваемое Генеральной прокуратурой лицо. – Стой, стрелять буду!..
Этой фразой он уже примерно с километр пугал не преследуемого, а прохожих, которые, заслышав это, приседали или просто убегали с опасной улицы. Тот же, к кому это обращалось, после каждого предупреждения искал места полюднее.
На пересечении с Брошевским переулком появился он, герой.
Правильно вычислив маршрут движения погони, герой, лет сорока на вид, встал на пути убегающего от милиционера человека, широко расставил ноги и раскинул руки. Не было до конца понятно, что он в таком своем состоянии хотел делать – то ли получить соразмерный его позе орден из рук начальника ГУВД Москвы, то ли напрячься и встретить преступника железным брюшным прессом, да только свидетелем событий у Никиты Мученика два часа назад он не являлся, а потому сам больше нуждался в помощи, нежели был в силах ее оказать.
– Держи его! – срывая от счастья голос, закричал капитан. – Дер!..
Лихорадочно помотав на бегу головой во все стороны, дабы получше оценить обстановку, парень в кожаной куртке врезаться в крепкого мужика не стал. Первым шагом он на огромной скорости воткнул ногу в живот герою, а второй уже вставал ему на плечо.
А герой все стоял и ждал удара чудовищной силы в грудь.
И дождался. Кометой, влетевшей в его искусно установленный силок, оказался участковый уполномоченный Костенко, только что ожидавший завала обоих тел на асфальт, а потому не сбавивший скорость ни на один километр в час. С хрустом сминая героя, он слился с ним в едином порыве борьбы с преступностью, и этот яркий пример тесного сотрудничества правоохранительных органов с общественностью устремился к вынесенному из магазина по продаже лицензионных компакт-дисков лотку.
Так уничтожают контрафактную продукцию. Вываливают ее на твердую поверхность и давят катком. Будущие организаторы показушных завлекалочек с участием знаменитостей по рекламе фирм- производителей медиа-бизнеса должны отныне знать, что дорожный каток по сравнению с симбиозом гражданского и служебного долга – детская игрушка. Под катком ломается и уничтожается не все. Уцелеть же сейчас у нескольких сотен пиратских копий не было ни единого шанса.
Как не было ни единого шанса остаться на ногах у продавца и еще у нескольких покупателей, выбирающих из предложенного ассортимента музыку по душе. Они, собравшись в кучу, полетели в неизвестность сквозь кусты улицы Талалихина.
Где-то среди них кряхтел герой, Костенко, все-таки не сумевший не потерять фуражку, пытался выбраться из-под нескольких центнеров веса правопослушных граждан. А мальчик лет пяти, нашедший в двадцати метрах от остановки пистолет Макарова, ни за что не хотел отдавать его маме. Но та справилась с сыном и с благодарностью за приятно проведенное в ожидании автобуса время вернула табельное оружие капитану Костенко. Погоня была завершена.
– Ушел, сука, – не стесняясь истеричного плача продавщицы компакт-дисков, сказал участковый уполномоченный. Он вынул из кармана рацию и почти то же самое повторил в ее переговорное устройство.
– Плохо, – прискрипел из радиостанции на всю улицу чей-то голос. Капитан был рад тому, что рация цела и лишь рычажок громкости чуть вывернулся на максимум. – Херово это, Костенко.
Капитан приглушил звук, отряхнулся, надел на голову фуражку и невозмутимо посмотрел на жителей обслуживаемого им участка.
– Свистка никто не видел?
С людьми, преданными ему, Магомед-Хаджи встретился в одной из своих, зарегистрированных на чужое имя, квартир. Те приехали, каждый на своем автомобиле, припарковав их у разных подъездов. Так же порознь поднялись в квартиру, причем оставшиеся снаружи контролировали вход, и разместились на необъятных просторах сорокаметровой залы, являющейся главным украшением временного жилища хозяина.
Хозяин сидел в кресле, задрав ноги на кожаный подлокотник, его гости разместились на двух диванах, даже не сняв мокрых от дождя курток. Ничего, кроме чая, они не пили. Не курили.
– Вы – моя гвардия, – сказал, спустив с подлокотника ноги, Магомед-Хаджи. – И дети Аллаха. Чем быстрее воин покинет этот мир, войдет в царствие Аллаха и покажет ему руки, черные от крови неверных, тем больше ему воздастся. Он скажет: «Эта кровь пролита во имя тебя и во имя твоего великого дела».
– Велик Аллах, – тихо, стараясь взять на тон ниже хозяина, произнес один из гостей, и остальные молча провели ладонями по щетине.
– Аллах просит, – продолжал Магомед-Хаджи, – смерти нескольких неверных. Они вытирают зады сурами Священного Писания и направляют стадо неверных, обрекая на погибель наше дело.
– Шакалы!.. – глухо воскликнул еще один. – Кто эти неверные, хозяин?
И Магомед-Хаджи назвал три фамилии. У вас, сказал он, есть деньги. Есть связи в Москве. Подчиненные люди. А потому перерезать глотки или застрелить, как собак, коридорного, Дутова и следователя Генеральной прокуратуры им не составит особого труда. Бывали задачи и более невыполнимые, а уж размазать по мостовым Москвы кровь троих врагов – сущий пустяк.
И ровно через девятнадцать часов в камере пересыльной тюрьмы «Красная Пресня» умер Дутов. Умер тихо, словно смирился. Его нашли с крошечной раной под сердцем – уколом спицы. Трудно определить, кто это сделал. В камере, помимо бывшего начальника службы безопасности Занкиева, двадцать восемь душ. И никто не видел, как и когда нашел свою смерть Дутов.
Около двух часов, когда половина спала, заняв места в восьмиместной камере, а остальные двенадцать теснились на полу и тоже спали, последний из бодрствующих, тринадцатый, тихо поднялся, размял затекшие ноги. Тринадцатый встал, подошел к шконке, где лежал подследственный Дутов, и пошарил рукой в «курке»[25] под лежаком. Беззвучно вытянул заточенную до остроты лезвия вязальную спицу и потряс Дутова за плечо:
– Эй. Эй.
– А?! – с беззвучным восклицанием развернулся тот к абсолютно черному проходу между шконками.
– Курево есть?
Узнав голос, Дутов стал сонной рукой искать карман.
– Нет так нет, – спокойно заключил тринадцатый и, упирая обратный конец спицы в одно из отверстий пуговицы рубашки, зажатой в ладони, с неслышимым треском проткнул грудь Дутова между седьмым и шестым ребром. «Нет так нет», – вздохнул он, держа в пригоршни рот будущего покойника и садясь ему ноги.
– А у кого есть? – равнодушно продолжал спрашивать убийца, зная, что этот разговор никто не вспомнит поутру из-за его обыденности.
Когда Дутов затих в восклицаниях и судорогах, он встал и направился к параше. Оправил естественные надобности и улегся спать.
За последующие сутки Кряжин опросил всех и получил ровно двадцать четыре версии. Если исключить фантастические, как, например: «Вполне возможно, что этот «пассажир» пришел в «хату» уже с дырой», и те, что прозвучали из уст готовящихся для исследования в Центр социальной и судебной экспертизы имени
