– Это еще не все сюрпризы.
– Что же еще меня ждет? – спросила Динни, покорно поднимаясь с места.
– Увидишь, – подмигнул ей Алан.
Отель, куда они приехали, был не самым крупным в Глазго, но одним из самых дорогих. Его постояльцы платили не столько за престиж и возможность быть ближе к центру города, сколько за удивительный комфорт, тактичное, даже трепетное отношение персонала, на редкость удачный дизайн интерьеров, а также идеально продуманные мелочи. Каждого гостя в отеле принимали как родного, а сервис был предупредительным ровно настолько, насколько нужно было напоминать клиенту, что он в отеле, а не в лучшем из мест мира, где его всегда ждут с распростертыми объятиями.
– Пожалуйста, ваш номер для новобрачных, – сказал портье, протягивая Алану ключ от номера на причудливой серебряной лапке.
Динни не проронила ни слова, пока они с Аланом не очутились в номере.
– Зачем это все, Алан? – спросила она, едва он закрыл за ними дверь.
Алан озадаченно посмотрел на нее.
– Нет, я правда не понимаю. Мы и так вдвоем в нашем доме. Зачем тебе понадобилось уединение в отеле?
– Это номер для новобрачных. – Он подошел к ней и мягко поцеловал ее в макушку. – Ты же помнишь, у нас так и не было официального медового месяца.
– И ты предлагаешь начать его прямо сейчас?
– Нет. Я просто хотел сделать тебе приятное. Атмосфера этого номера напомнила мне настоящий маленький замок, созданный специально для принцессы. Посмотри, как тут все изысканно и красиво. Для принцессы… или для королевы, как тебе больше нравится?
Динни осторожно присела на кровать, сжав руки между колен. Алан озадаченно смотрел на нее.
Когда-то о таком Динни не смела даже мечтать.
Подобную жизнь она видела только в самых увлекательных сериалах, самых романтичных фильмах, читала в захватывающих книгах. И даже не представляла, что когда-нибудь все это станет ее настоящей, реальной жизнью.
Но самым главным было то, что они любили друг друга…
Вот что убивало Динни в этой ситуации: она не могла ответить Алану на его внимание и нежность в полной мере потому, что между ними стояла ее страшная тайна.
Осознание этого делало любое проявление ее чувства к мужу словно ненастоящим, неискренним.
А реальная жизнь тем и отличается от сказок, что за все в ней приходится платить…
Он не заслужил лжи. Боль, разочарование, страх – все, что угодно, но только не ложь, не жизнь в неведении. Не искусственно защищаемое счастье.
Если фундамент у здания гнилой, оно упадет рано или поздно, даже если сложено оно из самых закаленных и крепких кирпичей.
Если фрукт гнилой в сердцевине, то чем больше ты откусываешь, стараясь изведать наслаждение, тем большим будет разочарование.
Динни больше не могла поступать так с любимым человеком. Теперь она это знала твердо – с любимым ею по-настоящему.
Ибо, если бы она его не любила, куда как проще было бы жить во лжи, позволяя себя любить, обеспечивать все ее прихоти и желания, взамен отдавая лишь самую малость – возможность быть рядом.
– Алан… – начала она.
– Что, радость моя? – Он сел рядом с ней и коснулся ее пальцев кончиками своих.
Динни набрала в грудь побольше воздуха.
– Я должна с тобой поговорить.
– Это обязательно делать сейчас? Может быть, мы можем поговорить позже? К примеру… в постели?
– Нет. Однажды мы уже отложили этот разговор. Помнишь, когда погибла Линда.
– Ну хорошо, если это не терпит отлагательств…
– Уже не терпит. Никак. Прости.
– Что ж, я тебя слушаю.
Динни внутренне зажмурилась.
– Алан, я люблю тебя, – начала она. – Я действительно очень тебя люблю. Это правда.
– Хорошее начало, – улыбнулся он.
– Только не перебивай меня!! Иначе я не выдержу. То, что я сейчас расскажу тебе, это ошибка, ужасная ошибка. Это не должно было произойти. Но это произошло. Я уже не в силах ничего исправить. В свое оправдание я могу сказать только… Я ничего не могу сказать в свое оправдание. Кроме одного – я живой человек и готова нести ответственность за свои поступки. Я не в силах что-то исправить, но я не могу больше жить с осознанием того, что ты доверяешь мне так же, как и прежде, что ты ничего не знаешь…
Динни говорила больше часа. Она рассказала Алану все, о чем он не знал.
Начала Динни с того самого момента, когда впервые увидела Патрика. Рассказала о своем недоумении, о предательском влечении к нему, о том, чего она тщетно пыталась избежать. О борьбе с собой и чувстве вины. Она рассказала все, не утаила ни одной мелочи.
Сообщила о догадках Линды и о том, что предшествовало аварии. Добавила также, что после гибели Линды все ее чувства к Патрику как отрезало. Заметила, хоть и не собиралась давить на жалость, что решение о расставании она приняла до того, как Линда сообщила ей о своих подозрениях…
Когда она закончила, у нее дрожали руки, дрожал голос, смертельно хотелось пить. В горле пересохло. Но слез в глазах не было. Как ни странно, она была удивительно спокойна.
Она уже примирилась с неизбежным…
Она знала, что будет дальше.
И надеялась лишь, что когда-нибудь они смогут быть счастливы.
Алан – когда встретит кого-то, более достойного, вернее более достойную женщину, чем она.
И она, Динни, – когда сможет пережить эту историю, перевернувшую всю ее жизнь, когда справится с тем, чтобы похоронить ее в глубинах памяти и никогда больше оттуда не извлекать.
Динни боялась смотреть на Алана. В номере царила тишина, плотная и душная, невидимым грузом давящая на плечи и затылок.
Наконец она осмелилась поднять на него глаза.
Лучше бы она этого не делала.
Она ожидала чего угодно. Гнева, недоверия, презрения, отвращения… Она ждала всего этого, но никак не готова была увидеть безразличие.
Его лицо не выражало вообще ничего. Оно было застывшим, каменным, как у статуи.
Что читалось у него в глазах, Динни не понимала.
Перед ней был человек с изваянием-маской вместо лица.
Динни тихо поднялась и сделала шаг от кровати. Она надеялась, что Алан обнимет ее, задержит, остановит, заговорит с ней, в конце концов.
Что он простит ее.
В глубине души она все еще надеялась на это, хоть и знала – такое невозможно.
Она подошла к двери и взялась за ручку. Перед тем как выйти, она снова посмотрела на Алана.
Он по-прежнему был похож на изваяние.
Динни глубоко вздохнула. Она знала, что если сейчас она сделает шаг за порог, то обратного пути уже не будет.
Никогда.
Алан молчал. Он не двигался. Смотрел в одну точку перед собой не отрываясь. Вот чуть шевельнулись брови, и на мгновение Динни замерла. Может быть, он что-то скажет? Может, не даст ей уйти?
Нет. Тишина в номере ничем не нарушалась. Алан продолжал сидеть.
– Прости меня, – сказала Динни, открыла дверь и вышла. Бросив последний взгляд на постель, она
