ввели преступников, султан приказал показать вещи франков. Их оказалось совсем немного. Кроме оружия рыцаря, на полу лежали четки, несколько кожаных кубков, бронзовая чаша, деревянная доска для игры в шахматы и ларец с набором вырезанных из слоновой кости фигурок. Мохаммед с детства увлекался игрой, но впервые видел столь красивые фигуры, изображавшие франкских вельмож, воинов, королей и королев.
– Не стоит осквернять взгляд видом запретного, – заметил стоявший по правую руку визирь. – Пророк запрещает смотреть на изображения людей...
– Я знаю, – нахмурив брови, перебил молодой царь. – Прикажи ввести преступников – я скажу свой приговор.
Когда франки распростерлись ниц на мраморном полу зала Решений, правитель поинтересовался, кому принадлежат шахматы? Выслушав перевод, молодой франк ответил, что ему. Еле заметная улыбка тронула губы султана.
– Слушайте мой приговор, правоверные, – сказал властитель. – Слушай и ты – нечистый франк. Вы все четверо нарушили закон, когда посмели тайно пройти в мои земли. Наказание за это – смерть!
Глаза ассасина зло вспыхнули. Он пошевелился, зазвенели цепи, и стражники тут же прижали Хасана к полу. Иудей испуганно посмотрел на своего соседа-рыцаря. На бородатом лице Симона появилось выражение, как будто он сейчас закричит.
– Но волей Аллаха, – продолжил султан, – да святится имя его, мне дано повелевать жизнью и смертью людей на земле. Поэтому я решаю, что Абу сын Дауда не виновен в нарушении закона, так как он – раб и следовал приказу господина. Негра передать старшине невольничьего рынка для последующей продажи хорошему хозяину... – султан замолчал, пережидая пока обрадованный невольник перестанет кричать хвалу справедливости великого властителя.
Наконец Мохаммеду надоели звон цепей и радостные возгласы чернокожего. Султан подал знак, и стража увела Абу из зала.
– Остальных я приговариваю к отсечению головы, – начал правитель, но был прерван отчаянным воплем иудея.
– Ваше величество, – кричал бедняга Леви, – выслушайте меня, ваше...
Подскочившие воины прижали приговоренного к мраморным плитам и заткнули ему рот тряпкой. Хасан, которому стражники не давали пошевелиться, устало закрыл глаза. Купец Баракат перевел слова властителя молодому франку. Тот с отчаянием посмотрел на бронзовую чашу, лежавшую у ног язычника. Все было потеряно, и тайну святыни он унесет с собой в могилу...
– Эй, франк, – наклонившись к юноше, толмач коснулся плеча. – Слушай. Его величество султан, – торговец почтительно поклонился, – предлагает тебе сыграть партию в шахматы. Если проиграешь, то всех казнят. Понял?
– Да, – ответил рыцарь.
– Если выиграешь у султана, – снова быстрый поклон в сторону Мохаммеда, – его величество подарит жизнь всем троим. Вас отведут к границе Сар аль-Медины, вернут вещи и отпустят. Понял?
– Конечно, – рыцарь смотрел на чашу, – я все понял. Выиграю и нас отпустят. Я согласен.
– Ваше величество, – Баракат обратился к султану, с любопытством наблюдавшему за разговором, – неверный нижайше благодарит вас за проявленную милость.
По приказу Мохаммеда стража вывела из зала Решений ассасина с иудеем. Тем временем правитель расставлял на доске еретические фигурки. Сопровождаемый могучими воинами, звеня цепями, подошел рыцарь. С любезной и в то же время насмешливой улыбкой султан развернул к нему доску белыми фигурами. Расположившийся рядом с игроками писец приготовился записывать на листе пергамента сделанные ходы...
* * *
Хозяин и еврей вернулись, когда Жак стоял у высохшего колодца с мехом воды: собирался попить. Не успел он обрадоваться благополучной развязке, как ночная тишина взорвалась топотом лошадиных копыт, звоном железа и гортанными криками. Со всех сторон в засохший оазис, словно армия демонов, хлынули сарацины. Окружив рыцаря, который схватился за меч, неверные ударами копий свалили его с Галльярда. Испуганно кричавшего иудея потащили с лошади, а что произошло с паломником и черномазым оруженосец не увидел. Не дожидаясь, чем все закончится, он швырнул мех в пустой колодец и прыгнул следом. От страха даже не подумал, что может переломать себе ноги.
Но господь спас Жака. Дно колодца оказалось песчаным и неглубоко. Пролетев локтей двадцать, оруженосец приземлился. От удара он упал на колени и ткнулся ладонями в песок. Потом, прижавшись спиной к каменной стене, Жак стал слушать, что происходит наверху. Там ржали лошади, носились всадники, кричали на режущем слух языке. Несколько раз на фоне черного звездного неба появлялись головы в белых тюрбанах. Обливаясь ледяным потом от ужаса, оруженосец переставал дышать, но никто из заглянувших в колодец, не заметил его в темноте.
Постепенно суматоха наверху затихла. Послышался удаляющийся конский топот. Продолжая вслушиваться, Жак понял, что сарацины покинули засохший оазис. Не желая рисковать, он остался на дне колодца. Близился рассвет, и оруженосец рассудил, что лучше провести день хоть в какой-то тени, чем под палящим солнцем. Его спутники скорее всего погибли или уведены в плен. Горя из-за гибели молодого хозяина Жак не чувствовал: он всегда не любил мессира Бертрана. Слишком часто сеньор де Ланс подвергал слугу и себя смертельной опасности. Рано или поздно такое поведение должно было закончиться гибелью рыцаря. Сейчас оруженосцу стоило горевать не о смерти хозяина, а о своей судьбе.
Он отыскал мех с водой и опустился на песок. Круг неба над головой стремительно светлел: близилось утро. Скоро станет очень жарко. У оруженосца не было с собой ничего кроме кинжала и галлона воды. Рассчитывать на то, что проклятые сарацины оставили ему лошадь с провизией, не приходилось. Предстояло пешее возвращение через пески в полном одиночестве и на пустой желудок.
Жак прикинул: начинать поход днем невозможно. Верный и короткий путь к смерти. Только с наступлением вечера, когда безжалостное солнце чертова Заморья скроется за краем земли, можно будет рискнуть. Два ночных перехода, и если он не собьется с пути, то выйдет к месту, где они совершили последний привал. Там есть колодец, а неподалеку от оазиса в яме, меж двух засохших пальм они спрятали вещи, чтобы не утомлять лошадей лишним грузом. Можно будет выменять на них еду и мула у сервов из селения. Потом добираться к Тортозе. Вернуться из нее в родную Шампань, где нет проклятого солнца, песка и черномазые сарацины не прячутся за каждым холмом, в надежде отрезать тебе голову.
Не удержавшись, оруженосец сделал глоток воды. Двух-трехдневный поход на пустой желудок его не пугал, а вот воду нужно было беречь. Здешняя жара выжигала из тебя всю влагу: днем Жак чувствовал
