слышно, как они кормятся в лотосе по краям этого камышового озерца.
Леха опустился на одно колено, – теперь их совсем не стало видно под лопухами, – и осторожно двинулся прямо на ильмень. Первой, недалеко от куласа вылетела и с громкими воплями потянула над камышами кряква. Леха перестал толкаться, и Петьке показалось, что на озерце все замерло.
Гуси, те, что были в середине, застыли, вытянув шеи. Петька глазами показывал Лехе на ружья, но тот покачал головой и строго сдвинул брови.
И тут совсем недалеко от них взлетели гуси, да с таким гоготом и шумом, что мужики невольно вздрогнули. Следом стали подниматься и другие. Когда все стихло, Леха вытолкнулся на середину ильмешка и загнал кулас в небольшой камышовый островок.
– Шикарное место! Они нас не видели и обязательно вернутся. Заламывай камыш... по плечи... чтобы не мешал стрелять, а я пока «музыку» соберу, – Леха открыл небольшой ящичек с электронным манком. – Вот, в мастерской ребята сварганили. Лучше любого западного.
– Слушай, а... что-то я подумал, – Петька ломал камыш, – а у тебя та мастерская цела еще?
– Какая?
– Ну та, с которой ты начинал...
– А-а, на Таганке... – Леха разматывал провод с динамика, – куда я тебя директором звал?
– Ну.
– А куда она денется. Это ты репу чесал, придумывал всякие причины, чтобы дело не открывать, то бандиты, то налоговая... Зря ты, кстати, тогда не пошел. У меня восемь мастерских, а хороших начальников мало.
– Да какой из меня начальник... Вот так достаточно? Или там тоже надо поломать?
– Нормально... А что касается начальника, то я тоже не думал, а как-то получилось. У меня сейчас почти триста человек работают. Три магазина же еще... склад, ну и там. Вот так.
Леха включил манок. Из динамика послышался призывный гусиный крик.
– Порядок! Теперь давай заряжаемся. Нет, сначала по пятьдесят грамм, за фарт. Доставай-ка, у тебя сбоку вон бутылка.
– А мы с мужиками за фарт никогда не пьем – плохая примета, – сказал Петька, передавая коньяк в красивой коробке.
– Вот у вас фарту и нету, – Леха вынул пузатую бутылку, – а мы пилюем на эти приметы, и у нас есть. Фигня все это. Прет тому, кто прет.
Они выпили из горлышка. Петька поморщился, чем бы закусить, а Леха только крякнул от удовольствия. Он внимательно осматривал горизонт.
– Обязательно будут. Место козырное. Тут вообще-то нельзя – заказник, но я всегда здесь охочусь.
Петька внимательно посмотрел на Леху.
– Не боись, будут проблемы – будем решать, вон гуси идут. Во-о-он, смотри, далеко еще. Сюда идут. Давай готовься. Стрелять по моей команде.
Петька присмотрелся, но гусей не увидел. «Ну, по твоей, так по твоей», – ему помнилось, как он ловко сшибал сегодня уток. Он переломил ружье, проверил патроны и снова стал искать гусей по небу. И вдруг увидел. Они летели одной шеренгой и совсем невысоко. Быстро приближались. Как будто спешили куда-то. Петька, что с ним нечасто бывало, заволновался, пригнулся, чтобы голова не торчала. Потом снова осторожно высунулся.
Гуси летели, почти касаясь верхушек тростника. Они уже были в ста метрах, все увеличиваясь и увеличиваясь в размерах. Видно было, как красиво изгибаются крылья. Петьку пробрала такая нервная дрожь, что ружье затряслось в руках.
– Совсем рядом уже, – зашептал он неожиданно для самого себя.
– Тихо, тихо, я скажу, – Леха, не отрываясь, следил за гусями и, казалось, был спокоен. Только указательный палец нервно поглаживал спусковой крючок.
– Да блин... – Петька готов был вскочить...
– Тихо, еп... – зашипел Леха.
Но какая-то дурная сила уже вытолкнула, вынесла Петьку во весь рост. Гуси шарахнулись в сторону. Он приложился, поймал на мушку переднего и нажал спуск. Гусь не дернулся. Петька судорожно выстрелил еще раз. Большие, огромные птицы невредимые уходили в сторону и набирали высоту. Петька обернулся на Леху. Тот стоял, опустив ружье, и чуть растерянно и недобро глядел на Петьку.
– Ты что? Не стрелял?! – спросил Петька, видя уже по Лехиному лицу, что что-то не так, но ему было не до Лехи – так его трясло. – Блин, как же я промазал, они же вот были...
– Слышь, Петь, я же просил – стрелять по моей команде? – Взгляд у Лехи был чужой и неприятный.
– Да-а, – растерялся Петька, – вот же они были – десять метров, что же тут.
– Какие десять, они просто большие! Я же тебе все объяснял! А если бы сбил? Куда бы он упал? В камыши! Ты чем слушал?! Ты что за осел-то вообще?! – Леха сел на корточки и взялся за бутылку.
– Ну ла-а-дно. – Петьке уже и хотелось повиниться, но Леха прямо его отчитывал как какого-то своего работника, и он нахмурился и добавил в тон Лехе, а скорее поперек ему: – Не корову проиграли!
Леха отпил из бутылки. Заткнул пробку. Не из-за гусей досадно было, но оттого что Петя, обо-срав ему стрельбу, еще и настаивал на чем-то. «На чем он может настаивать? – презрение поднималось в Лехиной душе. – Привезли, ружье дали, гусей приманили... корову. да у тебя ее и не было никогда, чтобы проигрывать...»
– Это хорошо, что ты такой умный, Петь, – он посмотрел на Петьку, но тот стоял отвернувшись. – Только лучше тебе детей к школе одеть было бы во что. – Леха говорил отчетливо, с паузами, пренебрежение сквозило в каждом слове.
Петька не очень понял, как это все связано, но обидно стало.
– Перебьются, – буркнул нарочно небрежно, и почему-то стало еще обиднее – он уже злился, что растрепался вчера по пьяни про свои дела – даже захотелось взять да и уйти сейчас отсюда. Он посмотрел на воду, как будто примеряясь.
Они стояли рядом, по-другому там и не встать было, и смотрели в разные стороны. Леха прикуривал. Он, конечно, чувствовал, что перегнул палку. Но быстро остановиться не мог, отвык уже, чтобы перечили. Как был Петя туговатый и упертый, так и остался – хоть кол на башке теши. Рыбы нахарил как куркуль...
А Петька рассеянно думал про своих пацанов, которых «к школе одеть не во что»... Это я у него денег собирался спросить, вот и... Петька готов был удавить самого себя. Как будто предал своих мальчишек. И ладно бы правда, а то – одеты нормально. Друг за другом, конечно, донашивают, но... что ж тут. Да и любят они братнины вещи. И друг друга любят. Он вспомнил их живые рожицы, и на душе помягчело. Подумал, что все равно скоро к ним вернется, и все будет нормально. Надо было полки книжные доделать, теперь спотыкаются через них... А может, Сашка с Петькой доделают. Он представил, как они возятся, и ему ни с того ни с сего совсем радостно стало. Он даже нечаянно улыбнулся.
– Ты знаешь, Лех, ты... это... Если хочешь, я вообще не буду стрелять... – Петька сел на лавочку, щеки у него все же горели, он посмотрел на Ле-хин коньяк, подумал о чем-то, но потом взял бутылку и отпил как следует. «Все-таки Леха изменился, – подумал с горечью. – Все меняется. Он, конечно, и раньше был такой... организованный, но что дергаться-то? Ладно у кого нет ничего, но у него же все есть, что он такой нервный...»
А солнце садилось. Оно было оранжево-красное, сочное, утонуло уже наполовину в камышовых полях, и все небо в той стороне было нежное. Тихо-тихо было. Лишь временами всплескивалась, нарушая гладь воды, мелкая рыбешка. Низко, мелькая среди метелок тростника, пролетела стайка чирков в поисках ночлега, крякухи призывно заблажили из камышовых дебрей. Начиналась вечерняя зорька.
И тут прямо у них над головой раздался резкий, сиплый гусиный крик. Петька замер, а Леха мгновенно развернулся, подхватывая ружье, вскинулся и, почти не целясь, выстрелил. Что-то тяжелое шлепнулось об воду сразу за их колком. Петька вскочил, не веря своим ушам. На поверхности, распластав крылья, качался здоровенный гусяра.
– Ну ты даешь! – совсем по-детски восхитился Петька. – Я бы точно не успел. Да я и не понял, что это гусь.
– Тихо, тихо, – Леха, пригнувшись, наблюдал что-то сквозь камыш, – приготовься, партия заходит. – Он включил манок и перезарядил ружье.
