каким-то грибным соусом, жареная картошка, салаты всякие. Петька наелся до упора, принял с десяток рюмах, чуть закосел и уже начал было рассказывать незнакомым московским охотникам, сидевшим с ними за общим столом, про рыбалку в Саратове. Но его плохо слушали, а слушали Леху. Мужики охотились здесь третий день, и не очень удачно. Леха что-то советовал, Петька почти ничего не понимал, но по лицам охотников и по тому, как они внимательно выспрашивали, видел, что Леха в этом деле большой спец. И Петька вдруг загордился, что Леха-то его друг. И ему даже захотелось на те ночные морские раскаты, куда он только что совсем не хотел.
Леха прогревал мотор, ощупывал вещи, проверяя, не забыл ли чего. Петька сидел рядом за ветровым стеклом.
– Ну, давай! Отваливай, Петюха.
Петька отвязал лодку, и ее медленно понесло в темноту, пахнущую водой, камышовой гнилью и еще чем-то сладким, тростниковыми метелками, что ли? Выпившему Петьке казалось, что это все так же, как и когда-то давно, двадцать лет назад, когда они с Лехой во всем были равны. Леха, правда, и раньше малость командовал, но Петька был сильнее и в технике куда лучше разбирался. Им тогда что день, что ночь – разницы не было.
– Как же ты тут пойдешь-то? – Петька радостно поеживался от предстоящей неизвестности.
– Что?
– Темно же совсем, не видно. – Он едва различал Лешкино лицо.
Пока они разговаривали, глаза привыкли, проступили очертания высокого тростника по краям протоки. Лешка включил скорость. Перегруженный катер взревел, задрал нос и стал медленно выходить на глиссировку. Наконец он выправился, пошел легче и вот уже, набирая скорость, заскользил по поверхности. Стало тише, только слышно, как вокруг них шипят брызги. Петька вглядывался вперед, и ему было немного не по себе – ни черта не видно.
– Лех, а если кто навстречу.
Леха достал из кармана маленький налобный фонарик и прикрепил к ветровому стеклу. Ему нравилось, что Петька всему удивляется, и вообще, хорошо, что он сидел рядом. Ему тоже казалось, что с тех сладких далеких времен ничего не изменилось, и они, на их тихоходной «гулянке» плывут ночью ставить сети и потом заедут на деревенскую пристань за вином, а на острове у костра их ждут ребята и девчонки из их группы. Им с Петькой, кстати, тогда одна девчонка нравилась. Светка. Какая же она тогда красавица была!
– Налей, что ли, ети ее мать, а, Петруха, пес драный!
– Давай, – Петька взял в руки бутылку, а сам напряженно вглядывался вперед, – как ты тут видишь- то?
– Не боись. Наливай. Рюмки в бардачке должны быть. – Леха уверенно вел лодку совсем узким камышовым коридором.
Примерно через час они свернули с протоки, ведущей к морю, на шестах протолкались через мелководный, блестящий в лунном свете залив и в конце концов оказались в таких камышовых дебрях, что Петька никогда не нашел бы дороги обратно. Леха въехал носом в тростник и заглушил мотор.
В наступившей тишине прорезались ночные звуки. Прозрачный от лунного света воздух был полон всплесками, пересвистами, кряканьем, еще какими-то криками, не сильно приятными в темноте. Ночь гуляла. Где-то совсем недалеко раздался гортанный гусиный гогот. В протоке все время играла рыба. То там, то здесь. Плескалась и плескалась. Временами – Петька понимал это по тяжелым глухим ударам – выворачивалось что-то крупное. Большой жрал меленького.
Леха перелез на нос лодки и посветил фонариком. Потом вернулся и встал за руль:
– Все правильно. Держись давай. Палатку будем ставить.
Мотор ревел, катер, раздвигая носом тростник, втискивался вглубь. Петька помогал, упираясь шестом с кормы. Винт выворачивал черные буруны ила, заплевывая шест, руки и куртку. Резко, вонюче запахло болотным газом. Наконец лодка оказалась в окружении высокого и густого тростника, только сзади оставался небольшой вход.
Леха разложил сиденья – получился ровный, мягкий пол – и наладил на шесте над лодкой газовую лампочку. Петька даже крякнул от удовольствия, когда она ярко засветилась. Вокруг стояла черная, холодная ночь, на небе было полно звезд, а здесь в их тростниковом закутке было светло и даже, казалось, тепло.
– Ну все, раздевайся, будем чай пить. – Леха достал примус.
Мужики сняли куртки, остались в одних свитерах и стали «накрывать на стол».
Хорошо посидели. Вспоминали былые подвиги и глупости, пили за друзей, преподавателей, Леха про охоту интересно рассказывал. Где он только не был, и в Африке, и в Сибири, и даже в Канаде на белого медведя охотился. Одна только лицензия на него стоила десять тысяч долларов, и Петька на мгновение вспомнил про свою проблему, но не стал ничего говорить. Не хотелось портить праздник.
Леха проснулся от гогота близко пролетевших гусей. Высунул голову из-под тента. Светать еще не начало. «На Большой ильмень уходят», – объяснил сам себе и расстегнул спальник.
– Петюня! – позвал негромко.
– Чего? – заворочался Петька. Петька был совой, до рассвета мог просмотреть телевизор или просидеть с каким-нибудь сложным ремонтом, а утром вставал плохо. На работе к этому привыкли и не трогали.
– Нажрались, говорю, гуси. На большую воду валят. Ничего, вечером вернутся. – Леха надел куртку, разжег примус.
Петька снова захрапел.
– Петька, ты что, пес, спать сюда приехал?! – рассмеялся Леха. – Ты же рыбу хотел ловить!
– Ну не в такую же рань. – Петька стал натягивать спальник на голову.
Леха свернул тент и зажег лампу. Сразу стало зябко, листья тростника засверкали инеем. Он скрутил свой спальник, засунул в носовой рундук, настрогал сала, колбасы, хлеба, достал пачку пряников. На примусе запрыгал, заплевался кипятком чайник.
– Ты что будешь – чай или кофе? – толкнул он Петьку в большую круглую задницу.
– О-ох, – раздалось тяжелое, обреченное кряхтение, и всклоченная Петькина голова высунулась из спальника.
– Давай умывайся и садись, – Леха отхлебнул из кружки. – Морда у тебя вполне приличная, как будто вчера молоко пил.
Петька вылез из мешка, глянул в свою кружку, куда Леха уже бросил пакетик чая. Подумал о чем- то:
– А ты что, не похмеляешься?
– Нет, – Леха провожал взглядом пролетающую над ними стаю бакланов. Небо уже начало сереть. – Похмелишься, окривеешь – какая к черту охота?!
Петька посмотрел на Леху, как будто пытаясь понять, что тот сказал, но, так и не поняв, потянулся за бутылкой.
Сначала они уехали к самому морю. На раскаты. Впереди синело бескрайнее пустое пространство, а здесь, где они остановились, было еще немного небольших колков – камышовых островков. Петька вертел головой, пытаясь понять, где же кончается Волга и начинается море. Под ними было неглубоко и прозрачно, травы поднимались со дна. Леха тоже не знал:
– Наверное, все-таки еще Волга, вода-то пресная, – он уже собрал свое ружье и теперь собирал для Петьки.
Петька зачерпнул ладонью, так и есть – пресная, но впереди ничего не было, только вода, сначала серая, а потом – дальше – синяя. Черт, сколько же воды... значит. там, где синее, наверное, уже море.
Они замаскировались в совсем маленьком, чуть больше лодки, колочке, разбросали вокруг утиные чучела, постояли немного, наблюдая за небом, но что-то Лешке не понравилось, они всё собрали и переехали в другой колок. Здесь на них начали было налетать утки, но Леха снова стал собираться, и они опять переехали. Петька не был охотником и не очень понимал, зачем вся эта колгота – он лучше бы просто посидел с бутылочкой, на море посмотрел, он его первый раз в жизни видел. Но на новом месте утки начали налетать так часто, что стволы не успевали остывать. Петька поначалу мазал, потом приноровился и стал попадать. Леха его хвалил, хотя видно было, что сам он к этой охоте относится спокойно. Он все время
