– Мужики! – вдруг тихо и как будто испуганно произнес Васька.
Мишка с Серегой быстро подняли головы. В десяти шагах над залепленным снегом обрывом темнела крыша балка.
Серега сбросил баул у порога, пнул доску, подпиравшую дверь, и зашел внутрь. Жильем пахнуло. Это были сени, в щели намело снега. Мишка сзади подталкивал, Серега шагнул дальше, открыл вторую дверь.
Шикарный был балок. Просторный. Копотью пахло, такое ощущение было, что его совсем недавно протопили, тепло было. И сухо! Большие нары у стены с матрасами и одеялами, печка-буржуйка, полки с посудой. И дрова!
– И в сенях дрова! – Васька пихнул плечом Мишку, тот покачнулся и брякнулся обессилено на лавку. Улыбался глуповато.
– С керосином! – покачал Васька лампу. Серега погремел посудой, открыл печку, заглянул внутрь и повернулся к друзьям:
– Кофейку!
Жарко было в балке, они хорошо натопили, в одних трусах сидели за столом. Водки выпили с устатку, пожевали разварившейся оленины, но ни пить, ни есть не хотелось. Желтая керосиновая лампа чуть коптила, приятно пахла и отражалась в окне, где по краям стекла начал завязываться узорчатый ледок. Разговаривали о чем-то, умиротворенные, подшучивали друг над другом.
Утром проснулись не рано. Затопили печку, сварили кофе, вышли на крыльцо. Снегопад кончился еще ночью, и все вокруг успокоилось и открылось. Балок стоял на берегу большого озера. Ручей из него впадал в Агапу, а вскоре и она в Пя-сину. И озеро, и ручей, и Агапа были белые. Пяси-на – широкая и страшноватая – парила большими черными полыньями.
Природа заботливо прятала все живое, что не могло улететь или уйти, под снег, под лед, но только ненормальному городскому взгляду могло показаться, что она умирает на долгую зиму. Она не была мертвой. Она продолжала спокойно жить. Просто наступало долгое время полярной ночи, время темного ледяного ветра, вьюги и полярного сияния.
Или ночной полярной тишины... Когда снег в свете звезд кажется темно-синим.
ЛЕХА И ПЕТЬКА
На перроне было полно народу. Одни спешили к выходу, стиснув зубы и мелко семеня под огромными сумками с китайским барахлом, останавливались обессилено, орали что-то друг другу, другие неторопливо, солидно обнимались. У этих лишь борсетки болтались на запястьях, но они как будто не замечали тех, кто с сумками, хотя и стояли у них на дороге.
Петька растерянно опустил рюкзак на землю и в очередной раз подумал, что надо было позвонить и сказать номер вагона. Но он чего-то постеснялся и не позвонил и теперь начинал волноваться. Лешка должен был прилететь из Москвы и встретить, но, черт его знает, человек занятой – возьмет да и не прилетит, дела, может, какие.
– Почему стоим! Проходим! Не мешаемся! – раздалось противно и резко у самого уха.
Петька вздрогнул и обернулся. Это был Лешка. Он обнял растерявшегося Петруху. Мужики потискались, похлопали друг друга по спинам. Леха, как и не на рыбалку собрался: светлые брюки, куртка пижонская, стрижен почти налысо и темные очечки на лоб задраны.
– Дай-ка, дай-ка, посмотрю на тебя. – Лешка отстранился, осматривая Петькино пузо. – Да-а-а! Молодец! Когда успел-то? Или давно не виделись?
У Петька от радости и растерянности щеки покраснели. Пузо действительно было великовато для тридцатипятилетнего мужика. Он зачем-то взялся за рюкзак, но потом снова поставил его.
– Далеко ехать? – спросил Петька, когда они сели в машину, загруженную Деникиными вещами.
Но у Лешки зазвонил мобильный, и он стал разговаривать. «Из Москвы, – понял Петька, – с работы, наверное». Он года три его уже не видел – ну да, как Андрюшка родился, – и теперь косился с интересом. Все такой же был Лешка. Спортивный, нервный, слегка нагловатый и... надежный. Чего не говори, а надежным он был всегда... и отступать не любил.
Когда-то они вместе учились в Саратове. В радиомонтажном техникуме. Потом, после армии, Петька женился и устроился работать в Дом быта, а Лешка уехал в Москву учиться. Теперь вот бизнесмен. Пару раз в год приезжает на выходные к матери. Даже и не всегда звонит-то. Но Петька не обижается – понятно же все.
Они, правда, и раньше не были совсем уж закадычными друзьями. Леха в ансамбле играл в технаре, и в хоккей за какую-то команду, и часто ездил на игры, законно пропуская занятия. У Петьки жизнь была попроще – мать частенько болела, и брат с сестрой и все хозяйство были на нем. Но как только наступала весна, они вместе начинали прогуливать. Лодку чистили, красили, снасти чинили. Лодка, барахло – все у них тогда было общее, и они почти все лето пропадали на Волге. Отдыхали. Рыбу ловили. Даже и зарабатывали кое-что.
И вот Леха вдруг позвонил и позвал в Астрахань – товарищ у него не смог поехать. Петька два дня ходил, думал, потом со Светкой переговорил, одолжил малость у ребят на работе, на всякий случай.
За окошком легковушки тянулась пыльная степь с выжженной травой. Местами, в низинках – пересохшие осенние камыши и никакой воды. Петька недоверчиво крутил головой – не такой он представлял себе Астрахань, где «рыба сама на берега лезет», хотел у Лешки спросить, но тот злился на кого-то по телефону, временами такие суммы звучали, что Петьке неудобно становилось, что он невольно подслушивает.
И Петька снова задумался о деньгах. Ему срочно надо было занять. И много. Когда он собирался в Астрахань, то тоже об этом думал. Решил: будет удобный момент – спрошу. И теперь, слушая, как Леха легко распоряжается большими деньгами, подумал, что обязательно спросит. Ему вдруг легко стало на душе и даже выпить захотелось. Он дружески посматривал на Леху и понимал, что Леха не откажет. Он даже точно это знал.
Потом они перегрузились в катер и еще час плыли узкими камышовыми протоками. К гостинице причалили уже в полной темноте. Она стояла на якорях у небольшого острова и была похожа на речную пристань – светилась огнями и окнами.
Рядом на привязи болтались моторные лодки. На берегу у самой воды мерцала красноватым окошком настоящая деревенская банька. Дымом тянуло. «Топят», – радостно отметил Петька, вылезая из катера. Он здорово замерз по дороге.
Палуба, поручни – все было мокрым и холодным от росы. В раскрытых дверях девушка улыбалась с подносиком в руках – маленькие запотевшие рюмочки, бутербродики с черной икрой – но ждала она явно Леху, и Петька малость растерялся, ему и в тепло хотелось, да и рюмку хлопнуть как раз было бы, но он прошел дальше на корму и терпеливо закурил.
– Петька, тудыт твою растудыт... ты чего там, иди помогай! – Леха, явно в хорошем настроении возился в лодке, в желтом полумраке фонарей разбирая вещи. – Нам еще с тобой двадцать километров пилить.
Петька подошел.
– На вот, неси в каюту, это пока не нужно. У тебя в рюкзаке ничего лишнего нет? Саня, – крикнул он егерю, – давайте-ка мой кулас сюда. Здесь погрузим.
– Так мы что... еще поедем? – спросил Петька осторожно. Вокруг была ночь – глаз коли. Черная вода холодно колыхалась и гремела пустыми лодками.
– Давай, давай, Петюня. Что нам на базе-то сидеть? Час делов – и мы у моря, переночуем в катере, а утром на охоту. А тут охотников наверняка полно.
Они погрузили вещи, бензин, затащили в лодку кулас – похожую на байдарку пластиковую плоскодонку, – и только когда все было готово, Леха поднялся на палубу гостиницы.
– Так, ужинаем и прем. В дорогу одевайся теплее.
Не нравилось все это Петьке. Он молчал, но внутри уже малость пожалел, что поехал. Он вообще не любил суеты и лучше бы в баньку сходил, посидели бы потом за рюмкой. Поговорили бы. Не виделись, в конце концов, давно. Но Леха действовал как заведенный и на Петьку не обращал никакого внимания. Это когда-то они были друзьями. Теперь – не ровня. И это чувствовалось во всем. Петька никогда не завидовал чужим деньгам. Просто сейчас ему чего-то жалко было.
Минут через сорок они уже сидели в лодке. Ужин был шикарный: густой борщ, жареная осетрина с
