едут. Но это были секундные мысли. «Надо дождаться», – успокаивал он самого себя и замирал, и какие-то московские, абсолютно посторонние, мирные картины возникали.
Он и не хотел, но думал об этом своем состоянии, ничего в нем не понимая... «А ведь... я... боюсь, что ли? – мелькнуло вдруг ясно, и он растерялся от этой мысли и нахмурился. – Чего же я боюсь? Не оленей же! Промазать? Это вряд ли...» Но состояние было такое же, как и то, когда они с Мишкой скрадывали медведя. Косолапый побежал от них через речку, упал после его выстрела в воду, пытался подняться и не мог. Так и захлебнулся. Серега не любил вспоминать тот случай. А теперь вот вспомнил.
В этот момент сзади что-то загрохотало, он вздрогнул, судорога прошла по всему телу – по берегу, не по тропе, а внизу, по берегу, открыто шли несколько оленей и смотрели в воду. Животные проламывали грязную ледяную корку, спотыкались о натоптанные раньше и замерзшие следы. Серега потихоньку развернулся. До оленей было не больше тридцати шагов. Он прицелился в ближайшего и вспомнил про теленка. Посмотрел поверх стволов. Все почти одинаковые. Только одни с рогами, другие – нет. И те, что без рогов, были как будто поменьше. «Точно, поменьше», – понял Серега.
Передний поднял на него голову и остановился. Серега замер. Они испуганно и глупо смотрели друг на друга. Олень ничего не понимал. Второй, поменьше уткнулся первому в зад и тоже поднял на Серегу серую глазастую морду. У него была белая челочка на лбу. Все длилось секунды, но потом Сереге показалось, что они долго изучали друг друга. Вдруг передний как будто что-то понял, вздрогнул и быстро развернулся. Стадо, сгрудившись на мгновенье, рвануло по берегу. Серега выцелил последнего и нажал спуск. Олень упал. Остальные, толкая друг друга, обваливали песчаный откос и скрывались в тундре.
Серега сел на снег и трясущимися руками стал доставать сигареты. Его здорово колотило от чего-то и распирало от гордости. Он уже видел, как мужики подъезжают, радуются и кричат ему. Все правильно. Он сделал свое дело хорошо. И даже отлично. Его посадили сюда, и он сделал. А другой бы мог и промазать. Он считал, что и хорошая стрельба, которой он никогда не учился, и многие другие его таланты, и даже сам фарт, даны ему свыше. И этот олень, лежащий на берегу, было одним из доказательств. И он был горд и почти счастлив.
Он посмотрел в бинокль в сторону лодки – ребята как раз спихивали ее на воду – и вдруг увидел, что по верху берегового откоса в его сторону идет одинокий олень. Олень остановился, посмотрел на лодку, потом снова повернулся в его сторону и, совершенно по-коровьи задрав голову, замычал. Серега сбежал с обрыва и пошел навстречу.
– Ну-ка, иди отсюда, – заорал он так зло, что сам испугался своего голоса, – иди!
Он угрожающе пробежал несколько шагов. Оленуха была совсем недалеко, но с места не двинулась. Он дошел до теленка. Глянул на него мельком, тот еще дергал ногой по грязи, потом на мужиков и снова побежал к оленухе, стоявшей на фоне неба.
– Уходи! – орал на ходу, – уходи!.. – и махал руками. Ему не хотелось, чтобы мужики ее увидели.
Оленуха постояла еще немного, глядя на своего теленка, и скрылась в тундре.
Лодка подъезжала. Васька сидел, мельницей растопырив руки, и улыбался. Серега стоял растерянный.
– Ну, молодца! – Мишка перевернул теленка. – То что надо. И выстрел мясной!
– Как это? – Серега взял у Васьки сигарету.
– В сердце. Все мясо целое. Давайте сюда его, – пыхтел Мишка, вытаскивая на чистое место, – чего стоите?!
Они содрали шкуру, отрубили все лишнее и погрузили. Мишка завел мотор. Лодка пошла, и все стали застегиваться. Красное парное мясо богато лежало на носу и обдувалось встречным ветром.
– Смотри, что! Тучи с севера прут. Утром чисто было, – сказал Мишка будто самому себе. – Ты что мрачный, Серега! Ты же печенки хотел!
Серега молчал. «Нормально все, – думал, – если бы эта дура не вылезла, вообще все нормально было бы».
Через полчаса, Мишка покачал бензобак, посмотрел вниз по реке, что-то прикидывая, и решительно заглушил мотор. Тихо стало. Только лодка по инерции бороздила перед собой воду.
– Все, братва, надо оставить бензина на всякий случай, – он поднял мотор из воды.
– Бери весла, хрен ли сидеть, что мы не сплавлялись никогда, что ли?! – Васька улыбался и даже гребанул как следует, развернув лодку поперек течения. – Иди, Серега, садись на Мишкин борт. Я против вас двоих буду.
Погода портилась на глазах. Небо заволокло. Мгла колючими иголками висела в воздухе. Казалось, вот-вот пойдет снег. Зачем они поплыли? Почему не остались в теплом балке? Этого вопроса ни у кого из них уже не было.
Шуга тормозила. На перекатах она почти не чувствовалась, а на поворотах, в ямах ее плотно набивало к берегу, и приходилось обходить. Делать лишнюю работу. Мишка размеренно загребал веслом и все высчитывал что-то, но бесполезно – они точно не знали, сколько им осталось до Пясины, и на душе было малость тревожно.
...А у Сереги совсем непонятно и муторно. Греб, рассеянно глядя на воду.
Только у Васьки было хорошее настроение. Бодрое. У них всегда так бывало. Всякое случалось, но чтоб все разом закисли – такого не было. Такого просто нельзя было допустить. И он, то громко запевал «Из-за острова на стрежень», то требовал, чтобы Серега рассказал анекдот, который он забыл. И Серега, хоть и видно было, что ему не хочется, но отвлекался и рассказывал. Васька хохотал, перегибаясь пополам и тычась лбом себе в колени. Друзья невольно улыбались.
– Так, сейчас чалимся, и сразу все за дровами, – мечтал Васька категорическим тоном. – Гору натаскаем! Ты, Мишаня – костер! Ты же молодец насчет костра! А мы с Серегой – палатку! – и. – он, как шкодливая ворона, склонил голову набок... неправильно! – ответил самому себе, – сначала настрогаем печеночки и бросим ее на сковородку. А вот потом уже.
Выпили они все же раньше, чем пожарили печенку. Пока Мишка разжигал костер, а Серега резал мясо, Васька, весело напевая «мимо тещиного дома...», настрогал мороженого муксуна, обсыпал его солью с перцем и налил водки.
– Минуточку внимания, господа, – постучал ложкой по бутылке и взял свою кружку, – хороший день сегодня был! Прошли много! Оленя стрельнули! Молодец, Серега! – Васька чокнулся о Серегину кружку. – А завтра как бог даст. Нормально все будет! – он развел руки, как бы приглашая в объятья своих товарищей.
Серега с Мишкой потянулись кружками. День-то, и правда, был неплохой. И печенка была вкусная. С луком. Они так намучились, что, поев, сразу упали спать.
Утром все чуть свет выползли. Небо над ними было закрыто, но на востоке чистое. Холодное малиновое солнце поднималось над тундрой, неприятно окрашивая тучи сине-розовыми отблесками, и совсем не грело. Кусты вокруг замерли мохнатые, с веточек сыпались ледяные звонкие иголки. Над рекой стоял густой пар.
Зажгли костер, сели тесно вокруг, грелись. Чая ждали. Беззлобно подшучивали над вчерашним Васькиным весельем. Повеселились, палатку не присыпали снегом и мерзли всю ночь.
– Холодно было просто... – у Васьки и с утра было хорошее настроение, – теперь все время так будет. Зима наступила. Вон, на речку-то глянь!
Вода действительно выглядела зловеще. Вязкой казалась из-за шуги. Как растаявшее мороженое. Лодка целиком вмерзла и непривычно стояла на льду.
«Надо сегодня до балка добираться, – автоматически отметил про себя Мишка, – кровь из носу».
Вышли поздно. Дел было полно. Пока лодку отдолбили топором, подкачались, Васька мясо срезал с костей, чтоб полегче было и места не занимало, два раза пили чай. Мишка, всегда подгонявший всех в таких ситуациях – не потому что надо подгонять, а потому, что характер такой! – теперь помалкивал, сушил перчатки над костром. Даже оправдывался вроде:
– На холоде человек всегда как вареный.
– Ну. – Серега присел рядом, – прямо мозги мерзнут.
Лодка шла плохо. Это стало понятно, когда пробились на струю. Река замедлилась, и веслами, как ни упирались, они мало что могли добавить. Перестали грести. Картина получалась не очень веселая. Шуга шла по всей реке. Заливы затянуло льдом.
