заячьими ушами.
Мишка с Васькой опять расхохотались.
– Чего вы?
– На пляже тебя представил, – всхлипывал Васька от смеха, – в этом платочке и с соплями.
– Всех наших девок бы перепугал! – недовольно хмурился Мишка из своей шапки.
– Эх, дурачки, дурачки! – Серега стал растирать щеки, – холодно же!
Они остановились в красивом месте. С высокой открытой косы далеко было видно белую спокойную тундру. Река огибала их лагерь. Снег все укрыл и лежал надежно – звучно скрипел под ногами.
– Пошли сходим! – Серега стоял наверху косы и глядел вдаль, – давайте, собирайтесь, погода такая!
Они нацепили патронташи, зарядили ружья и пошли. Кругом был ровный, белый, чуть рябоватый простор, глаз ни за что особенно не цеплялся, и они направились к какому-то далекому бугру.
Только издали тундра ровная. Они шли, а под ногами были то высокие кочки, причудливо засыпанные снегом, то топкие болотца, а местами, в низинках, – непролазный ольховый кустарник. Они обходили болотца и заросли безо всякого раздражения – ведь, если никуда не спешишь, все это неважно. Даже почему-то и приятно.
Тундра, весной и летом круглые сутки залитая ярким светом и переполненная птичьей и всякой другой жизнью, опустела. Умолкла. И солнце теперь было другим. Как будто все время утреннее, в туманной дымке, не проснувшееся и ленивое.
Куропатки, вылинявшие уже, белые, как ангелочки, с громким сердитым коконьем, широко разносящимся в холодном, молчаливом воздухе, вспархивали из-под самых ног, отлетали недалеко. Друзья рассматривали их в бинокль. Ружья висели на плечах, можно было, конечно, и загон устроить, но не хотелось почему-то. Наверно, доверчивые птицы принимали их за каких-нибудь оленей. Висели на кустах и, ловко вытягивая белые шеи, склевывали ольховые шишечки.
Через час добрели до бугра. На солнечном склоне снега не было, они сидели и курили на сухом, замерзшем мху, и любовались громадным дымчато-розовым небом.
Под ними стыло озеро. Оно наполовину уже было затянуто льдом и припорошено снегом. Две чайки летали.
– Никогда не видел двух чаек! – сказал Васька. – Так вот, чтоб две – и больше совсем ничего.
– Тут вообще всё так... Просторы гигантские, аж дух захватывает. – Серега задумался, – аж сам себе гигантом кажешься! А береза – ниже колена! Но береза, – добавил, – даже сережки на ней висят.
– Не тундра громадная, – Мишка глядел куда-то вдаль, – а небо. Ты на него и не смотришь, а все равно чувствуешь. А оно, видно, не пустое. Может, это оно нас делает большими?
Друзья сидели, разинув рты на небо, а совсем недалеко от их бугра шла оленья тропа. Если бы они были внимательнее, они обязательно бы ее увидели.
Почти строго на юг с Таймыра на плато Путо-рана неторопливо шли олени. Небольшими вереницами по десять, пятнадцать, пятьдесят голов. Ближе к горам стада увеличивались до многих тысяч. В этом движении с севера был простой смысл – на юге было теплее и не так много снега, из-под которого животные добывали себе корм. Но почему они шли одними и теми же тропами? Из года в год, сотни лет. Тысячелетия. Озера зарастали. Реки меняли свои русла, и там, где когда-то было узко, становилось широко, но звери упрямо переправлялись в тех же местах. Люди ставили охотничьи балки на этих путях, но олени не сворачивали, платя ежегодную дань.
Тропы были хорошо натоптанные и чистые от снега. Животные двигались днем и ночью и почти не паслись. Пар шел из их теплых мягких ноздрей. Олени знали, что наступает зима. И знали, как быстро она здесь наступает. Севернее, всего в пятидесяти километрах, уже лежал глубокий снег. Олени знали это, а люди – трое, сидящие на бугре, – не знали, и им хотелось узнать. И про то, как наступает зима, и, может быть, еще что-то.
Серега открыл объектив и зашел так, чтобы и закат был виден. Лег на землю и долго целился. Солнце большим красным шаром лежало на сизом краю тундры. Низкие кустики тянули узорчатые синие тени по холодно розовеющему снегу.
Утро было похоже на вчерашнее. Солнце во все небо. Такое сильное, что в палатке было тепло. Васька сварил кофе и подал «в постель». Помате-рился для порядка, распихивая неохотно оживающие спальники. Сигаретки подкурил. Распахнул вход, чтоб выветривалось.
– Ну что там, дядь Вась? – Серега протирал очки и жмурился слеповатыми глазами.
– Отлично. Льдины плывут...
– Какие льдины? – удивился Мишка и стал расстегивать спальник. Он и ночью несколько раз просыпался и тревожно прислушивался к непонятным тихим звукам с реки, но... льдины-то почему?
Забереги ночью выбелило свежим снежком, и казалось, что речка сузилась. Мишка подошел к берегу. Нет, лодка как болталась кормой на чистой воде, так и была. Но что-то все же изменилось. Мишка отхлебнул горячего кофе, окончательно просыпаясь. Шуга шла – тонкие льдистые пластиночки плыли по поверхности, то тут, то там как будто кто снежку накидал в воду. Оторвавшиеся забереги с белыми шапками снега кружили с тихим шелестом. Река казалась рябой. Мишка посмотрел вверх по реке – обратной дороги для них уже не было. Внутри защекотало.
Они быстро собрали шмотки, вскипятили чай и отплыли. Это была маленькая хитрость – они завтракали, а их тихонько несло – ели малосольного замерзшего омуля с замерзшим же хлебом, запивали чаем из парящего котелка и поглядывали вперед. Река широко темнела в белых берегах. Солнышко пригревало.
– Да что же за счастье нам такое! – Серега вытер руки о штаны. – Когда еще такую вот речку увидишь?!
– Погоди, – Васька гребанул веслом, довора-чивая нос, – не дошли. Придавит еще – у меня коленка болит.
– Не придавит. – Серега уверенно опустил весло в воду.
– Мужики, смотрите, олени, что ли? – Мишка встал, показывая на берег, вниз по реке.
Метрах в четырехстах по тундре тянулась ниточка оленей.
– И вон, – показал он на другой берег. Серега достал бинокль.
– Смотрите-ка, они к реке... и много! Мишка что-то уже соображал. Внимательно смотрел на друзей. Как будто оценивал их или пересчитывал.
– Можно под берегом сесть. Возле тропы. Один сядет, а двое вернутся, и отсюда зайдем, если что – перехватим.
...Они причалили. Олени здесь спускались к воде – весь берег был ископычен. Серега с Мишкой поднялись на обрыв. В тундру уходила широкая тропа, протоптанная до земли. Серега смотрел в бинокль.
– Полно их! Группами идут.
– Так, – Мишка торопливо осматривался, – под берегом садись.
– Где?
– Где-нибудь под обрывом, найдешь место. Главное, не шевелись. Все, мы уходим, – Мишка скатился по обрывчику, столкнул и запрыгнул в лодку.
– Серега! – вспомнил он вдруг, опуская мотор.
– Что?
– Большого не надо. Теленка стреляй! Серега махнул рукой, чтобы они ехали, и стал устраиваться. Надел бинокль на шею, прислонил ружье к кустам, но снова взял его, открыл, проверил патроны и опять поставил. Глянул в тундру. Никого. Поднес к глазам бинокль. Далеко где-то увидел вроде бы, но руки подрагивали, и он плохо понимал: олени это, не олени.
Серега не был охотником и никогда себя им не мнил, но когда возникали такие вот ситуации, его начинало трясти. За это, кажется, он и не любил ее. Эта страсть внутри его, делала с ним что хотела. Откуда это все, черт! Серега глядел на трясущиеся руки. Вздохнул несколько раз глубоко, задержал дыхание. Попытался сосредоточиться. Так, сейчас подойдут, прицелюсь и выстрелю. Что тут?! Он снова стал смотреть в бинокль, но дрожь била так, что ноги подгибались.
Он сел на снег и полез было за сигаретами, но, вспомнив, что курить нельзя, стал глубоко и ровно дышать. Неприятно было, внутри все психовало – хотелось встать и просто пойти к мужикам, – пусть уж
