вот хоть сегодня посмотри. Хоронят старуху, как человека. А она же им никто. Просто соседка – алкашка.
Да, брат. Такая вот душа…
Фёдор Иванович вышел на трамвайной остановке. Стоял и всё думал о том, сколько доброты в людях таится, и не придумано такой меры, чтоб доброту эту измерить. Потом Фёдор Иванович вспомнил, что отказался от чаевых, и загордился собой, невидящим взглядом уставясь в здоровенного мужика с ребёнком на руках. И так вот стоял Фёдор Иванович пока мужик не подошёл в нему и не спросил:
– В морду хошь?
– Чего? – Фёдор Иванович оглядел вопрошавшего и сразу сообразил, что этот слон его, Фёдора Ивановича убьет и не очень напряжётся.
– Может я и сумасшедший, – ответил Фёдор Иванович, – но я же не самоубийца. Ты на себя посмотри, горилла.
– А может всё же? – сказал мужик с надеждой и поставил ребёнка на снег.
– Я же тебе по-русски сказал – мы в разных весовых категориях, – Фёдор Иванович всё не терял присутствие духа.
– Ты что, боксом занимался? – мужик протянул Фёдору Ивановичу пачку сигарет, приглашая угощаться.
– Занимался, – признался Фёдор Иванович. – Только выгнали меня за неспособность.
– Меня тоже! – заржал мужик, а потом посерьёзнел – Слушай, брат! Посмотри, что у моего малого на лице? Вчера ещё ничего, а сегодня высыпало.
Фёдор Иванович посмотрел:
– Это, брат, он у тебя шоколада перелопал. Зайди в дежурную аптеку и возьми такую траву календула называется, ноготки если попросту. Завари ему чаёк. Через пару дней пройдёт.
– Вот спасибо, брат, – обрадовался мужик, подхватил сынишку и прыгнул в трамвай.
Фёдор Иванович остался ждать своего номера, но уже не думал о высоких материях. Он решил, что сегодня по случаю Нового года не грех и пару рюмочек за обедом пропустить. И предвкушал удовольствие.
Здравствуй, Дедушка Мороз!
– Ма-а-аленькой ё-ё-ёлочке холодно зимой… – Одуреть можно – какая жаруха! Совсем, суки, обнаглели – в такой зальчик запихать шесть классов. Да ещё родители, будь они здоровенькими.
Хорошо еще, что первые классы. А если бы пятые?
– …стали в хоровод… – Что ж я устал то так? И елки эти клятые, кажись, кручу недавно. Третий день всего. С чего уставать? – Такие вот вопросы у Константина Петровича Михайлова – артиста разговорного жанра местной филармонии.
– А сейчас, маленькие, станем в ровный и большой круг. Шире! Шире!
Мамочки наши нам помогут…
– Всё одно и то же! Куда ни ткнись – всё одно и тоже! Везде одно говно!
– Ручку левую вперёд, а потом её назад, и опять её вперёд…
– Пора Тоську выпускать, а то застоялась – ишь, как копытами перебирает…
– А сейчас, детки, моя внучка Снегурочка…
– Сколько сегодня ёлок осталось? Штук пять – не меньше. И вечер…
Ох! Сдохнуть бы!..
– А кто из вас, ребята, приготовил Дедушке Морозу стихотворение или песенку?..
– Ну, понеслась косая в баню!..
– …Ты подарки нам принёс, пидарас горбатый?..
– Интересно, почему везде одно и то же? Ну, почему?.. Конфет-то эти скупердяи пожилились побольше положить. Что в финале делать буду?
– …Раз! Два! Три!..
– Господи, Боже! Что мы с детьми делаем? Так вот и вырастут в уверенности, что стоит только погромче заорать – и работать не надо. И всё само собой…
– …лошадка лохмоногая…
– Всегда поют именно лохмоногая. Ну, почему? Почему эта идиотская песенка пережила несколько поколений?
– Теперь спокойно…Бороду, рубашку, костюм – на батарею. Двадцать минут в запасе – должны подсохнуть… – Кофе будешь? – Это Костя уже к Снегурочке. Та тоже сушит костюм и курит, сидя в одной сорочке. Тоська, маленькая симпатичная женщина, на работу ненасытна – одна ребёнка поднимает. Ей эти несколько сотен за десять дней, как находка.
– Спасибо, Костя, я покурю лучше.
– Сейчас старшенькие пойдут – поставим пару эстафет.
– Ты загадки для них посложней…
