с Громовым такой допуск всюду был, что почти что пинком ноги можно было любые двери открывать. А у этого парня? Мдаа…'.
— Да. Уверен. Простите Георгий Михайлович, а вы испытатель или конструктор?
— Пока испытатель? А там уж, как повезет. А вообще-то у меня несколько профессий. Я и летчиком то стал не особо давно, до этого парашютистом был. А вот сейчас и в цехах бываю, да и на аэродроме учусь не только новые машины поднимать, но и на земле эту технику осматривать и обслуживать. Так что вполне естественно, всеми этими вопросами очень интересуюсь.
'Интересный мужик, вроде бы нормальный. Но отдавать ему документы стремно. А ну как он их, по простоте душевной, не в те руки отдаст. И как фамилия-то этого испытателя? Может я его хоть по фамилии вспомню'.
— Простите, я при нашем знакомстве забыл узнать вашу фамилию.
— Так, Шияновы мы.
'Нет, не помню я такого. Подвел меня склероз, или вовсе никогда о таком не слышала. Придется нам все по другому это дело делать'.
— Очень приятно, Георгий Михайлович. И извините меня, кроме вот этой папки по пилотажному комплексу и сложным посадкам, остальные документы по двигателю я вам оставить не смогу. Секретность, она на то и секретность. Скажите, а вы записку-то Громову передать сможете?
Павла покачиваясь и обхватив голову руками, сидела на кровати в своем номере. Роденовский мыслитель, глядя на нее в этот момент, был бы просто раздавлен осознанием никчемности собственных раздумий по сравнению с открывшейся ему сценой интеллектуальной трагедии.
'Хрен чего… Э-э-э… у нас… у нас выхо-о-одит
Вот… Гхм… да вот такие пирогиииии!
Словно… словно леееешииий в …в чаще во-одит
Ты мне… Гм… ты мне… Эээгхммм, тьфу ты… ты мне, дятел, помоги-и-ии'.
Павла потерла усталые глаза, и продолжила свои тягостные раздумья. Плавно переключившись с воспевания тяжести мыслей о нерешаемых задачах, к уже более управляемым мыслям о собственном моральном облике, и чистоте самосознания.
'Какой еще тебе леший? Совсем уже в мистику ударилась, старая ренегатка! Давно партийных взысканий не получала? Гм. Правда сейчас я комсомолка. Да и не старая. И какой еще тебе тут 'дятел'? Вот щас из-за твоих метаний какой-нибудь 'дятел' до кучи еще стуканет куда надо. О странном интересе к заезжим товарищам, имеющим прямой доступ к сверхсекретной технике. Со стороны непонятно как тут оказавшегося, отпускного старшего лейтенанта. Вот тогда будут тебе 'пироги'. Ну и хрен с ним, с 'дятлом', если наша 'тюльпановая клумба' под горох пойдет! Хм. Может тогда не 'дятел', а 'заяц' какой? А? 'Ты мне заяц помоги'. Какой тебе на хрен заяц! Совсем уже мозги грязью пролечила?! Все Павлуша…'.
В этот момент дверь в комнату резко распахнулась. На пороге стоял Петровский, держа под мышкой какие-то бумаги. Взглядом Бонапарта полковник медленно смерил вскочившую с кровати фигуру убитого горем подчиненного. Потом тот же геройский взгляд столь же медленно прошелся по комнате, остановившись на прикроватной тумбочке. И тут, бумаги резво выскочив из-под мышки начальства с резким хлопком приземлились на крышу тумбочки. И вот после этого спокойствие и важность стремительно слетели с расплывшегося в счастливой улыбке мужественного лица.
— Ну все! Пляши, Колун! Сколько я из-за тебя, засранца, седых волос сегодня нажил? Столько у тебя щетины на нахальной саратовской морде еще не растет! Все ж защитил я перед местным командованием эту твою бредятину. Вот оно письмо-то официальное! Аж в пяти экземплярах написано было. Два сегодня уйдут в штабы округов, а там уже с НКВД сами разберутся. Один остался тут, в штабе полка НИИ ВВС. А еще два отправляются десантуре. Одно в их штаб в Москву курьером. А вот этот экземпляр ты, голубь, завтра вместе со своими наработками своему майору и отдашь. Да заодно по согласованному с командованием решению, будешь с ними три дня учебные планы для ВВС составлять. Вот так-то вот! Все что смог, я для тебя, мучителя, сделал! Доволен?!!! Ну а ты теперь, Павка мне по гроб жизни обязан будешь. Эх и замучаешься ты, змий, со мной расплачиваться…
— Спасибо тебе большое, Иваныч. Только крепостное право вместе с рабством поди уже почти век, как отменили.
— Пошути, пошути у меня, 'должничок'. Хм. Отменили? Ничего, я его в нашем полку временно и персонально обратно введу. Чтоб всяким там шибко умным старлеям неповадно было поперек командования всюду свой нахальный нос совать.
— Иваныч, а ты когда назад в Житомир-то теперь?
— Да вот завтра уже для нашего полка материалы получу, и… в общем, в понедельник я этим постылым Сакам крыльями-то и покачаю. Ну а тебе, на вот! Держи командировку на три дня. С завтрашнего, то есть, судя по часам, уже с сегодняшнего числа. Чтобы ты со своими новыми знакомыми до конца дело довел. Съездишь к десантникам, разберешься там с ними и... и я не понял, Колун! Ты чего сегодня такой смурной, а? Ты что ли не рад, Паша?
— Иваныч…, да тут такое дело, даже не знаю, как и сказать тебе… Ты мог бы чуть-чуть изменить сроки командировки?
— Ой, Паша! Не нравится мне такое начало. Ну-ка живо говори, чего у тебя опять случилось?!
— Не могу я, Иваныч, пока из Саков уехать. Дело-то не доделано. Эх!
— Четко… внятно… по пунктам, доложи командиру, в чем там у тебя 'дело'?
— Помнишь, ты за меня договорился о полете на УТ-2? В общем, снова прости меня, Иваныч…
— Что?! Ты что мне тут, гаденыш, еще и самолет разбил?! Ах ты!
'Ой! Его ж сейчас удар хватит. Надо ему как-то уж помягче рассказать'.
— Да нет, Иваныыыч! Цел самолет! И инструктор даже не помялся. Хороший кстати парень, этот Борис Глинка. Если снова про меня договориться сможешь, то только с ним хочу летать. Просто…
— Да что ты мне тут сопли жуешь?! Что ты мне опять нервы треплешь. А ну живо, старлей, выкладывай, что там стряслось!
— Я пилотажный комплекс выполнял. А тут он…
— Кто он? Хватит мямлить! Павел! Ты лучше не выводи меня из себя. Живо четкий доклад!
— Докладываю! После выполнения мной пилотажного комплекса на УТ-2, был приглашен к начлету местного полка. А там они…
— Паша! Мне что ремнем тебя по филейной части вдеть, чтоб начал нормально докладывать.
— Там испытателей было двое. Они сюда из Москвы приехали талантливые кадры искать.
— Ну и?
— Да Громов это был!
— Чего?!
— Ну, Громов. Тот самый, который через полюс летал.
— И что? Колун, я тебя скоро точно ремнем начну воспитывать. Мне твои выверты уже вот где сидят!
— Он там вместе с еще одним испытателем Шияновым весь мой полет видел. Потом разговаривали мы с ним.
— Ты с Громовым говорил?! Чтоб комбриг Громов с таким, как ты, засранцем, разговаривать стал? Все Колун, достал ты меня окончательно…
— Погоди, Иваныч, я не вру. Потому и ехать пока не могу. Ты дослушай. В общем понравился им мой полет, даже в Москву меня с собой взять хотели. Но…
— Колун!
— Но, в общем, я им всю правду про свое здоровье, да про лечение рассказал. В общем не еду я ни в какую Москву. А сегодня я по Громовскому приглашению к ним в гостиницу по своему комплексу пилотажному разговаривать подходил. Предложения свои приносил. Но там один Шиянов на месте оказался. А Громов-то уже в Коктебель умотал. Во вторник он сюда вернется. Мне с ним до зарезу встретиться надо, или чтобы ты ему все от моего имени передал. Ты же тоже в испытаниях «Тюльпана» участвовал…
— Не врешь?!
— Не вру. Мне, Иваныч, снова твоя помощь нужна.
