меньше, чем Вы его, как все наши дети? Какой-то другой знаете его недостаток?
— Раздражает, что не являюсь для него глобальным авторитетом. Мне хотелось бы, чтобы мой жизненный опыт целиком передавался ему, и он не выдумывал бы велосипеда. Я назидаю ему, что цивилизация именно потому и цивилизация, что никто не выдумывает велосипед, а едет на нем дальше.
— Ваш сын ненавидел Вас какое-то время, когда Вы уходили в другую семью?
— Конечно. И сейчас остались рубцы, они и должны быть. Но он четко разбирается, кто где прав, кто виноват, почему так вышло...
46
— И все же Вы согласны, что «природа отдыхает на детях гения»?
— С одной стороны, мне кажется, что «природа отдыхает». С другой стороны, когда я читаю публикации своего сына, его израильские солдатские рассказы, слышу его голос на радиостанциях «Эхо Москвы» и «Свобода», думаю, что, может, природа устроила здесь эстафету, у нее появился какой-то другой закон...
— А Вами много написано?
— Давайте я расскажу Вам байку и Вы скорее поверите, что я лучше знаю чужое творчество. Я пришел как-то к Фазилю Искандеру. И говорю: «Фазиль Абдуллович, хочу рассказать вам, как здорово Вы пишете прозу». «Ну, это я знаю», — скромно сказал Фазиль. «Какой великолепный рассказ Вы написали, где Вахтанг работал спасителем на водной станции, потом кинулся в воду, сломал позвоночник и умер». А Фазиль говорит: «Ох, Серега, ты чего-то напился!» — «Да нет, я не напился». — «Тоня, иди сюда. Смотри, как Серега напился». Приходит Тоня. Я ей говорю: «Тоня, знаменитый рассказ, как сломал себе шею пацан- спасатель и там были такие слова: «Его отец, казалось, не мог дождаться истечения сорока положенных дней, и душа его кинулась вдогонку за ушедшей душой сына». Она говорит: «Ой, нет. Это не Фазиль писал, нет». Я говорю: «Дай книгу!». Дает книгу и я открываю ее ровно на нужном месте и показываю. Фазиль говорит: «Тоня! Это я написал». А Тоня говорит: «Да, Фазиль, это ты написал».
— Сергей, к сожалению, я должен уходить, но не могу, не спросив вот о чем. Утешьте меня. Я Вам по телефону говорил, что Искандер полчаса тому назад завизировал мое интервью с ним. И мне обидно, что огромный кусок он вычеркнул. Ему показалось, что об Ахмадулиной я спрашивал у него как-то недостаточно уважительно к ее имени...
— Фазиль при его абсолютной гениальности, даже он, не помню где, не нашел верных слов о Белле. Для нее нужна другая тональность. Белла — это красавица, первая красавица Москвы конца 50 — начала 60 годов... С кем ассоциируется слово «красавица» — так это только с Беллой Ахатовной Ахмадуллиной. С кем ассоциируются слова «гениальная поэтесса» — с Беллой Ахатовной Ахмадуллиной. С кем ассоциируется слово «богема», «элита»
47
— Вам знакомо представление об актерах, которые как бы утрачивают себя, вовсе уничтожаются, наливаясь кровью персонажей? Вас беспокоит этот злой взгляд?
— Не беспокоит, даже радует. А если говорить в идеале о назначении человека, как жертвующим собой для других, то актерская профессия в какой-то мере этой миссии соответствует, не так ли? Получается, что волки сыты и овцы целы. Вообще вопрос выбора стоит перед любым человеком в любой профессии и, позвольте, я вспомню еще поговорку: не место красит человека...
— И все же Ваша вдохновенная картинка похожа на ситуацию, когда священнослужитель былого времени становится осведомителем КГБ, переходит в стан грешников, только затем, чтобы помочь, облегчить положение верующих в тоталитарной стране. Внешне это не так выглядит?
— Мне кажется, мы говорим о разных вещах. Если священника попутал бес, и он думает, что это во благо — это бесовщина, дьявольщина... Есть ведь истина, которая выше всего.
— В юности Вы ощущали себя верующим человеком? Глядя на Вашего «Мусульманина», я неотвязчиво думал о том, что это невозможно сыграть...
— Сразу много вопросов. Сначала я был условно верующим или даже неверующим. Семья моя — неверующие люди. Потом некие обстоятельства повлияли на меня, и в девятнадцать лет я крестился вместе с матерью и сестрой в своем родном Саратове.
— Сколько Вам сейчас лет?
— Двадцать девять. Поэтому уже десять лет я пытаюсь быть верующим человеком. Я хочу быть верующим. Выбор меня на эту роль был случаен. А мне это показалось очень интересным. Потом начались мучения. У многих есть суеверия, что за смену веры ждет какая-то кара. И передо мной стал выбор. Либо я отказываюсь и играю чистого Ромео... Если спросите, верил ли я в фильме, я скажу — верил. Я серьезно подошел к этому вопросу. Я ходил в мечеть, изучал обряды. Мне нужно было влюбиться в эту веру. Поверить я не мог.
— Видимо, Вы верили в единого Бога...
— Да, Вы правы. В этом был смысл моей работы.
— Когда Вы закончили работу, Вы сделали шажок назад, к безверию?
— Шажки эти я всегда делаю. Я хотел играть человека, мусульманина, но грешного. Земного.
— Когда Вы в драках участвовали, Вам было это отвратительно, как верующему человеку? Или мусульмане — это агрессивный народ?
— Агрессивный. Но когда их не трогают, они живут мирно. Грешат, и искупают свои грехи. Но если их тронут, они сумеют ответить. Когда я давал сдачи, я не думал, богоугодное это дело или нет. Это эмоциональное.
— На этой неделе Вы ловили себя, что поступаете, как безбожник?
— Вы хотите, чтобы я исповедывался?
— Нет-нет. Просто скажите.
50
— Ну, поругался я. И знаю, что неправ.
— Вам хочется научиться прощать Вашего всякого обидчика, не сердиться, не гневаться?
— Была полоса жизни, когда я хотел научиться запоминать зло. Как мне казалось, приобрести мужественность... А теперь, конечно же, как человек, который пытается жить по вере, хочу научиться этому, но не получается.
— Когда видите церковь, не креститесь?
— Крещусь. Раньше делал это как бы скукожившись, стесняясь. Сейчас стал спокойнее, крещусь открыто.
— Сколько раз в месяц Вам хочется зайти в церковь?
— Есть праздники, бывают также трудные моменты в жизни. Тогда хожу.
— Чувствуете подъем, умиротворение, находясь в церкви?
— Достоевский говорил, что в вере нет доказательств. Это так. Зашел и — ах! почувствовал умиротворение... Иногда получается так, иногда — нет.
— Вы женаты?
— Нет.
— Вы себе положили, что будете бесконечно влюбляться, сходиться, расходиться?
— Влюбляться — это прекрасно, но, конечно же, бесконечно ни у кого не получается...
