Адвокат Мендес, в удобной спортивной одежде, выходит из такси перед зданиями нового кондоминиума в Порту. Стоит сияющее воскресное утро, сады заполнены цветущими весенними кустарниками всех расцветок, и теплый ветер качает гваяковые деревья, стряхивая с них ливень желтых лепестков.
– А что, адвокат, он был хорош собой?
– Нет, хорош собой он не был. Это был высокий, крупный, розоволицый мужчина, по натуре склонный покровительствовать. У него был низкий приятный голос и такой тип внешности, что он всегда выглядел свежо, точно только что из-под душа. Все это, вместе взятое, привлекало к нему доверие женщин.
Адвокат спрашивает у консьержки о сеньоре Алине Жерико, ему разрешают подняться, он входит в лифт высотного корпуса С и звонит у двери на восьмом этаже. Его приветствует Алина Жерико, во внешности которой произошли изменения: на ее пополневшем лице нет ни загара, ни макияжа, зато оно выглядит спокойным; волосы подстрижены короче, чем раньше, но стали более блестящими; беременность превратила 90-60-90 ее безупречных очертаний в равномерную округлость 90-90-90, а ее красивые ножки, лишенные обуви, заметно распухли.
– Как вам это нравится, адвокат? Не могу влезть ни в одни туфли.
Она ведет его в квартиру. Жилище это скромно в сравнении с помпезной роскошью резиденции Мани, но оно удобно, в нем много света и воздуха, и Алина с увлечением обставила его, проявив немалый вкус: плетеная мебель, светлые шторы, полные плодов фруктовые вазы и большие вазы с цветами. Они усаживаются на маленькой террасе под полотняным тентом, и старуха Йела приносит им холодный сок наранхильи.[57] Они беседуют о здоровье, о погоде, о том о сем, и спустя некоторое время переходят к делу: адвокат достает из кейса бумаги, чтобы помочь ей оформить декларацию о доходах и документы о разделе имущества.
Он раскладывает документы на круглом столике и начинает объяснять бухгалтерию, демонстрирует списки и выкладки, складывает, вычитает и умножает на глазах у Алины – перед ее серым, отсутствующим взглядом громоздятся, в беспорядке, непонятые сведения, даты и числа.
– Все ли тебе ясно, Алина?
Она отвечает, что да, но единственно ясное, что здесь есть – это ее чудесные серые глаза, которые наполняются зеленью и слезами, стоит имени Мани Монсальве промелькнуть в официальных бумагах. Адвокат старается держаться по-деловому, окружив себя цифрами и сосредоточившись на объяснениях. Но этому мало способствуют и влетевший ветер, сдувший все бумаги, и безучастность Алины к теме беседы, и облако печали на ее челе. Наконец адвокат понимает, что все бесполезно, что здесь неуместны ни дебет с кредитом, ни расходы с доходами.
– Приведем все это в порядок в другой раз, – говорит он, убирая документы, и его голос звучит теплее, не так отчужденно. – Расскажи мне теперь, как ты себя чувствуешь.
Словно получив долгожданное разрешение, Алина разражается плачем – долгим, безутешным, из тех, что развиваются по спирали, – раз начавшись, не прекращаются, не раскрутившись до последнего витка. Среди икоты и льющихся слез возникает, хлынув рекой, сумятица слов и воспоминаний, хаотический поток сознания, в котором право на главную роль оспаривают Мани Монсальве, Барраганы, дитя, что должно родиться, а также давно прошедшее, изъявительное настоящее и неясное будущее, разбитые мечты, неотступные кошмары, сады иллюзии, цветок надежды.
Теперь уже Мендес не понимает ничего, кроме собственного, подавляемого им, стремления обнять эту удрученную беременную женщину, беззащитную и прекрасную, – чтобы защитить ее, чтобы помочь ей найти выход, чтобы почувствовать ее подле себя, и вытереть платком ее покрасневший носик, и погладить ее мягкие блестящие волосы, которые при каждом всхлипе вздрагивают так неукротимо, так притягательно.
И он, пожалуй, так бы и сделал, глухой к последним робким предостережениям инстинкта самосохранения, уже почти побежденного привлекательностью жены Мани Монсальве, не появись на террасе старуха Йела – в одной руке у нее ведро, в другой половая тряпка, она кричит, что кухню затопило.
Перейдя без подготовки от трагедии к комедии, Алина и Мендес мчатся за старухой и пробираются среди луж к трубе под мойкой, откуда вода хлещет, как из шланга. Адвокат снимает ботинки, закатывает брюки, ищет вентиль, закрывает его и выходит из воды никак не сказать, что сухим, но торжествуя победу.
Благодарная, мокрая с ног до головы и вмиг освободившаяся от своей тоски, Алина извиняется перед Мендесом за причиненное беспокойство и предлагает ему горячую ванну и длинный халат, пока Йела просушит его одежду в сушилке и выгладит. Адвокат соглашается и думает: «Одного не хватает, чтобы сейчас вошел Мани и застал меня в подштанниках». Алина удаляется в свою комнату переодеться, и спустя полчаса они снова встречаются на террасе и приходят к выводу, что единственный способ спасти воскресный день, подмоченный слезами и наводнением, – это отправиться на выставку экзотических цветов, – Алина уже несколько дней хочет ее посетить, да не может собраться с силами.
Они едут в ее автомобиле, он – за рулем. Они приезжают на выставку и обходят оранжереи, Алина восхищается необычностью орхидей и ирисов, а Мендес, сам того не сознавая, одержим ужасом, и поглядывает назад, не идут ли за ними люди Мани.
Когда они оказываются перед плотоядным зевом орхидеи рода одонтоглоссум, Алине становится нехорошо от нехватки кислорода и от густого цветочного запаха, она вцепляется в руку адвоката и просит его выйти на воздух. Они находят прохладный патио, с каменным фонтаном в центре, и сидят на бортике фонтана, пока Алина не приходит в себя и не заявляет, что она ужас как голодна.
Они останавливают выбор на итальянской кухне и едут в веселенький, оформленный в зеленых, красных и белых тонах, ресторанчик, где берут лазанью,[58] белое вино и мороженое. Адвокат, у которого всегда отменный аппетит, чувствовал бы себя совершенно счастливым, если бы его то и дело не охватывал страх – как отреагирует Мани, узнав о разделе имущества, об орхидеях, о лазанье. А он узнает об этом, можно не сомневаться, и скорее рано, чем поздно.
В маленьком кафе на свежем воздухе они пьют красное вино, чтобы прогнать дремоту, навеянную белым. Затем входят в торговый центр и медленно бредут по нему без особой цели. Алина с удовольствием разглядывает витрины, а Мендесу со страху чудятся шпионы на каждом углу.
В отделе игрушек Алина покупает для малыша заводную обезьянку и музыкальную шкатулку, а Мендес, которому временами удается забыть про Мани в восхитительном обществе этой женщины – она начинает нравиться ему больше, чем следует – просит ее пойти с ним посмотреть пластинки. Они обсуждают свои музыкальные пристрастия и смеются, довольные, всякий раз, когда эти пристрастия совпадают.
Они останавливаются перед кинотеатром, разглядывают афишу и он не может справиться с искушением спросить ее, не желает ли она войти. Однако он чувствует успокоение, когда она отвечает «нет», она уже устала и ей надо положить нога повыше. «Тем лучше, раз так, я отвезу ее домой и, быть может, спасусь», – думает Мендес, но тут же на него нападает нестерпимое желание побыть с ней еще. Он еще не успевает сообразить, что бы предложить ей такое, что не прозвучало бы неуважительно и бестактно, когда слышит ее голос:
– Лучше поехали домой и посмотрим «Бета-макс». – Он живо представляет, как Мани вламывается в квартиру с пулеметом и разносит ее в щепу, но отвечает:
– Превосходная мысль, – полагая, что вполне стоит рисковать жизнью ради пары липших часов с Алиной Жерико.
Они располагаются в гостиной перед телевизором, он в кресле, она – раскинувшись на диване, подняв ноги на подушечки. У них есть две картины на выбор – драма и военная. Она хочет посмотреть драму, он – про войну, они бросают монетку, он выигрывает, но ставят ленту, которую выбрал она. Йела приносит салат из свежих фруктов, картина оказывается превосходной: это «Вестсайдская история» с Натали Вуд, речь идет о любви двух молодых людей, принадлежащих к враждующим группировкам. Алина восхищается музыкой и танцами, но трагический конец ее разочаровывает.
– Почему это даже в кино все должно кончаться смертью? – произносит она.
– Нет, Алина, – говорит Мендес, – совсем не все должно быть именно так. Посвятить себя смерти и убийству – лишь одна из возможностей, но есть люди, которые выбирают другие пути.
– Вот бы хоть одного такого встретить, я ни с одним не знакома.
Мендес смотрит на часы, восемь вечера, он пугается – так поздно! Сегодня утром, переступая порог
