тогда бежать, но она боялась быть пойманной, да и податься особо было некуда. Она боялась нового и неведомого, боялась скитаний и лишений, которые должны были выпасть на ее долю; она боялась решиться на отчаянный шаг, но как это было объяснить воину и вельможе, человеку, привыкшему, с одной стороны, жить в достатке, а с другой – чуть ли не каждый день рисковать жизнью? Вот и сейчас белошвейка боялась, боялась начать объяснять и быть неправильно понятой…
– Не знаю, – пожала плечами девушка, готовая расплакаться и со стыда выпрыгнуть в открытое окно, – я музыку услышала…
– Она тебя заворожила? Она манила тебя к себе? – продолжил допрос Тибар.
– Нет, мне показалось странным, что кто-то играет ночью на крыше, да еще когда внизу такое творится, – честно призналась белошвейка.
– Вот как, – произнес граф, по болезненно бледному, слегка разрумянившемуся от выпитого вина лицу которого было не понять: верит ли он или сомневается в словах пленницы; считает ли он ее лгуньей или просто дурехой. – Ты услышала музыку и полетела на нее, как ночной мотылек на свет. Это понятно, а вот как ты осмелилась ввязаться в драку с исполнителем каверзных мелодий? Что тебя на это толкнуло? Впервые вижу девицу, которая не боится нежити…
– Я боюсь, – едва слышно прошептала белошвейка.
По большому счету, Танве опять было нечего сказать и нечем возразить. Тогда, на крыше, ей все казалось простым, естественным и логичным; теперь же она понимала, насколько глупо себя вела; ее выходка, спасшая Ортану несколько верных слуг, чуть не стоила жизни ей самой.
– Понятно, – кивнул Тибар, видимо предположив, что, кроме невнятного бормотания и слезящихся глаз, иного ответа не добьется. – Ладно, спишем твой подвиг на природную глупость и довольно сильно атрофированный инстинкт самосохранения…
Танва не знала таких сложных слов и поэтому, наконец-то посмотрев на вельможу, часто захлопала длинными ресницами, что могло лишь означать крайнюю степень девичьего удивления.
– Давай, красавица, поговорим о другом… – хмыкнул Тибар, а затем, даже не предложив девушке промочить горло, залпом осушил добрую половину бутылки. – Что мне с тобой делать-то? Ты хоть понимаешь, в какую историю угодила?
– Вы меня убьете? – спросила девушка без слез, но жалостливо.
– Не исключаю и такой возможности, – как будто речь шла об обычной порке, спокойно заявил граф, – но я не хочу этого. Если бы хотел, ты бы уже давно была мертва. Я дам тебе шанс выжить, хоть ты и видела чересчур много… – констатировал и без того явное вельможа, а затем, многозначительно ухмыльнувшись, добавил: – …для живого.
– Я… я не продам душу! – почти выкрикнула белошвейка, вскочив с табурета и сделав пару неуверенных шажков к двери.
Возможно, Танва и решилась бы на бесполезную и бессмысленную попытку бегства, но ее остановил смех, задорный, раскатистый смех вельможи; смех через боль и сквозь выступившие на его вдруг раскрасневшемся лице слезы. Тибар хохотал, выронив бутылку и разлив по кровати остатки вина. Красная жидкость, растекающаяся по белой простыне, выглядит очень зловеще, она завораживает взор и одновременно лишает душевных сил. Девушке показалось, что на кровати сидит не раненый граф и не просто красивый мужчина, а беснующийся в припадке безумия кровожадный демон, явившийся за новыми жертвами.
– Садись, глупая, – изрек Тибар, отсмеявшись, и, лукаво глядя в глаза напуганной девице, спросил: – Ну, и кем же ты нас, Ортанов, считаешь: демонами – губителями невинных душ, мерзкими чернокнижниками или просто низкими нечестивцами, заключившими договор с самим правителем Преисподней?
– А кто вы, Ваше Сиятельство? – вместо ответа задала свой вопрос белошвейка, поднимая с пола перевернутый во время бегства табурет и послушно садясь на него.
– Мы – служители Господа и Веры, Ортаны, грозный меч в руках Небес! – на полном серьезе ответил вельможа, и улыбка мгновенно слетела с его изможденного недугом лица. – Я готов тебе кое-что объяснить, если ты, конечно, не предпочтешь вновь помчаться к двери… Впрочем, это довольно глупо. В коридоре дежурит парочка слуг, и далеко ты все равно не умчишься, пугливая красотка!
Молчание – знак согласия, по крайней мере, молодой граф Ортан так его истолковал и начал рассказ:
– Ты никогда не задумывалась, почему в Висварде так спокойно? Почему нежить обходит его стороной, а по ночам мирные горожане боятся лишь воров да перепивших соседей? Ответ простой, потому что мы, Ортаны, вот уже на протяжении многих столетий ведем святую борьбу, о которой обычные верующие, уважаемые обыватели, добропорядочные обыватели, называй как хочешь, слышат лишь по воскресеньям на проповеди. Борьба между Добром и Злом, Светом Небес и Тьмой Преисподней, реальна, но мало касается тех, кто живет обычной серенькой жизнью и дни напролет проводит в хлопотах и заботах, пытаясь прокормить свое семейство. И это благодаря нам, Ортанам, ночи в Висварде тихи и спокойны… Прошлая ночь не в счет, она исключение, – подумав, добавил граф. – Наш далекий предок, Вертинал Орвустинг Ортан поклялся именем Господа и своей бессмертной душой, что и он сам, и все его предки будут оберегать родной город от темных сил. Мы держим эту клятву долгие столетия! Все Ортаны, едва выбравшись из пеленок, изучают мудреную науку борьбы с вампирами и оборотнями, перевертышами и верхотрясками… Мы – бойцы, мы – тайные хранители Света в Висварде, а не те, за кого ты нас приняла.
– Почему тайные? – поинтересовалась Танва, не до конца поверив услышанному, хоть речь Тибара была пламенной и вдохновенной.
– Люди – стадо, и так же, как овцами, ими движет страх! Рассказать о нашей миссии – значит посеять панику. Люди поняли бы, что нежити кругом гораздо больше, чем вещают святые отцы, и что она гораздо опасней! Сильные дерутся между собой, удел слабых – служить победителю. Пока люди думают, что Добро сильнее и оно всегда побеждает, их Вера крепка, но стоит лишь им усомниться, стоит лишь им представить действительные масштабы этой войны, как по дружным рядам истинно верующих прокатится волна дезертирства. Уж лучше пусть овцы не ведают, что где-то поблизости рыщет стая волков, а безопасностью стада займутся волкодавы, такие, как я, мой отец, Вернард и все остальные, кто причастен к Дому Ортанов…
– Ваше Сиятельство, мне страшно, – честно призналась Танва. – Зачем вы мне это рассказываете? Я и так увидела многое, а если еще и…
– Пускай тебя не смущает моя откровенность! Ты уже узнала достаточно, чтобы покинуть мир живых и переселиться в царство мертвых. Однако я не хочу тебя убивать… – Тибар сделал паузу, – …ты мне нужна! Тебе сопутствует Удача, а в благосклонности этой капризной дамы мы сейчас ой как нуждаемся!
– Мне?! – не только голос, но и лицо девушки, и ее неуклюжее движение рук свидетельствовали об искреннем, неподдельном удивлении.
– Именно тебе! – кивнул Ортан. – Давай посчитаем вместе! Ты появилась возле гостиницы, когда в ее дворе резвился гаржа, существо мерзкое, безжалостное и опасное, но тебе удалось убежать! Это раз, – вельможа загнул палец. – Убийца настиг тебя и вот-вот перерезал бы глотку, но тут появились мы… А вот опоздай я со слугами всего на несколько мгновений и… Это два! – вновь загнул палец Тибар. – Ты одна из немногих, кто пережил встречу с вампиром и вышел из подземелья Вернарда на своих ногах. Это сразу три и четыре! Я собирался убить тебя, как только ты отдала нам свиток, и что из этого вышло?! Ты услышала музыку, которую обычные смертные не слышат. Ты забралась на крышу и вступила в бой с перевертышем, да еще вооруженным флейтой манипуляции, инструментом, способным управлять другими людьми, но против тебя оказавшимся бессильным. Конечно, тебе кто-то помог. О твоем тайном союзнике не спрашиваю, поскольку уверен, что ты все равно не знаешь, кто подарил мясистому заду Арториса магический болт, но все равно это уже чересчур для обычной городской девчонки. У меня пальцы на руках заканчиваются, чтобы твое везение счесть, – рассмеялся Тибар, – а на ногах, извини, загибать неудобно, да и выглядит отвратно. И ты все пытаешься меня убедить, что тебе не везет?! Мне бы хоть половину, хоть треть твоей удачи, и Висвард, да что Висвард, уже все королевство давно было бы чисто от нежити!..
Порой бывает так, что чем больше убеждаешь человека в том, что у него все хорошо, тем больше он впадает в отчаяние. Считающий себя обреченным держится из последних сил и прячет жалость к себе в дальний уголок сознания, но стоит лишь забрезжить надежде, как накопившиеся эмоции берут верх и прорываются наружу. Танва не просто заплакала, а неожиданно заревела навзрыд, даже не удосужившись
