— Я приехал на такси. Ты мог бы взять да вызвать мне еще одно, а? Сделай-ка это, Арни, пожалуйста.
Абигейл дождалась, когда Арни исчезнет в кухне, и говорит:
—
— Но я же не доел еще кашу, — сказал я.
3
23 октября 1995 г.
Дорогой Барни,
каждому свой альбатрос[215].
С первого дня, как ты появился в Париже, трогательно неуклюжий, плохо образованный, бесцеремонный, было безоговорочно ясно (и мне, и другим, чьи имена я могу назвать), что тебя снедает зависть к моему таланту. Зависть завистью, но ты еще и подольститься ко мне пытался, симулируя дружбу. Меня, конечно, не проведешь. Но я сжалился над тобой и с интересом наблюдал, как ты червем вползаешь в доверие компании шутов гороховых, с лукавым самоуничижением претендуя на вакантную должность всеобщего бесплатного фактотума.
Для Клары — кошелек. Для Буки — пудель на поводке. Задним числом я, конечно, ругаю себя за потворство, потому что, не познакомь я тебя со всеми, бедная Клара Чернофски была бы жива по сей день, и жив был бы Бука, хотя последний — увы — куда большая потеря для наркодилеров, чем для беллетристического братства. Будучи наблюдателем la condition humaine [216], после произошедшего с Букой я иногда задаюсь вопросом, как ты можешь продолжать отправления своей жизнедеятельности, став виновником двух безвременных смертей? Но уж заснуть тебе, поди, трудновато!
Говорят, твой дед по матери был старьевщиком, и это, на мой взгляд, очень симптоматично, особенно в свете того обстоятельства, что ты — надо же, какая чудная симметрия! — кончил тем, что сделался поставщиком телевизионного хлама для hoi polloi[217]. Зная твой мстительный характер, я даже не удивился, что ты, фиглярствуя, назвал особенно порнографичный свой сериал «Макайвером из Канадской конной полиции». Как не удивлялся, видя твои страдания в Зале имени Стивена Ликока, когда я читал при переполненном зале. Но какой же я глупец, что поверил, будто существует грязь, до которой даже ты не можешь опуститься. Поздравляю, Барни! Последний твой злобный выпад застал меня врасплох. Дело в том, что я прочел хулиганскую рецензию твоего сына на мою книгу «О времени и лихорадке» в газете «Вашингтон таймс». Бедный склеротик Барни Панофски! Годы порока сделали его таким немощным, что пришлось нанимать сына, чтобы тот выполнил работенку, за которую папаше взяться страшно.
Хотя я никогда не снисхожу до того, чтобы отвечать или даже читать критические разборы моих трудов (большинство из которых хвалебные, следует отметить), в данном случае я счел себя обязанным написать литературному редактору «Вашингтон таймс», чтобы он себе отметил, что диатриба Савла Панофски инспирирована личной враждой ко мне его отца.
4
Сейчас вам может показаться, что меня опять куда-то заносит. Но нет. Это я специально. Мистер Льюис, наш классный руководитель, обожал читать нам волнующее, немеркнущее стихотворение Генри Ньюболта «Барабан Дрейка»:
Однако, как утверждает сегодняшняя «Нью-Йорк таймс», сэр Генри Ньюболт (что это? как можно?) был, оказывается, притворщиком. Ну да, строчил патриотические вирши, но уклонился от военной службы во время Англо-бурской войны: его, дескать, миссия в том, чтобы, оставаясь дома, поддерживать боевой дух нации. Легенда же о боевом барабане Дрейка — и вовсе чистой воды фальшивка его собственного изобретения. А в действительности поэт, сам себя подававший как воплощение викторианских добродетелей, будучи женат, всю жизнь состоял в связи со свояченицей — в Лондоне трахал жену, а во время частых наездов в деревню — ее сестру. У. X. Оден когда-то написал:
Ну, может, так, может, нет. Однако мне ни разу в жизни не попадался писатель или художник, который бы не был саморекламшиком, хвастуном и продажным лжецом на поводу у трусливой алчности и отчаянного стремления к славе.
Хемингуэй, этот забияка и рубаха-парень, несмотря на присущий ему встроенный детектор лжи и дерьма, все свои подвиги на Первой мировой войне сочинил, сидя за машинкой. Милый дедушка Льюис Кэрролл, любимец многих поколений детворы, отнюдь не был тем человеком, на которого можно спокойно оставить десятилетнюю дочь. «Товарищ» Пикассо в оккупированном Париже вовсю заискивал перед фашистами. Если Сименон действительно оттрахал десять тысяч женщин, я съем свою соломенную шляпу. Одетс стучал на старых друзей в Комитет по антиамериканской деятельности. Мальро воровал. Лиллиан Хелман врала так, что тошно делается. Приятный во всех отношениях Роберт Фрост на самом деле был форменный подлец и сукин сын. Менкен был оголтелым антисемитом, но в этом ему далеко до отчаянного плагиатора Т. С. Элиота; впрочем, я таких много могу назвать. Ивлин Во был карьеристом, а Фрэнк Харрис, думаю, так и помер девственником. Подвиги Жана-Поля Сартра в Сопротивлении весьма сомнительны, зато позднее он стал апологетом ГУЛАГа. Эдмунд Уилсон мухлевал с налогами, а сэр Стэнли Спенсер[218] был сущий жлоб. Лоуренс Аравийский всех книг в оксфордской
