Версия Барни

библиотеке явно не перечитал. А Марко Поло к Китайской империи подходил, скорее всего, не ближе, чем это позволяют прогулки по пьяцца Сан-Марко. О чем речь! — были бы установлены точные факты, бьюсь об заклад, оказалось бы, что старина Гомер обладал стопроцентным зрением!

Я сбежал на территорию культуры, поехал в Париж в надежде обогатиться общением с чистыми сердцами, с «непризнанными законоустроителями мира», а домой вернулся с твердым решением никогда больше не иметь касательства ни к писателям, ни к художникам.

Кроме Буки.

После моего отбытия Буку видели то в Стамбуле, то в Танжере, то на острове у берегов Испании. Как его? Нет, не Майорка, другой. Крит? Да ну, что за глупости. Тот, который изгадили хиппи. [Ибица. — Прим. Майкла Панофски.] В общем, первое письмо от Буки я получил в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом, через два года после моего возвращения в Монреаль, и пришло оно из буддийского монастыря на острове, который прежде назывался Формоза [На самом деле это письмо от Буки пришло в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году, причем из Нью-Йорка, а не с Тайваня; Бука написал его, впервые побывав на рок-концерте. — Прим. Майкла Панофски.], а теперь именуется как-то по-другому — ну точно как кока-кола, заново родившаяся под названием «кола-классик». Хрен с ним. В моем возрасте уже необязательно держаться в курсе. Вот у меня в руках рекламная газетка, призывающая смотреть фильмы с участием очередного мрачного дылды в паре со старлеткой типа «груди на блюде», при этом и тот, и другая загребают по десять миллионов долларов за одно только появление в кадре, а я даже не знаю, как их звать. Судите сами. Женщинам, которые делались звездами экрана, раньше приходилось надевать на себя косынки и темные очки, чтобы их не узнавали на улицах, а теперь им для этого достаточно надеть хоть что-нибудь. И раз уж я так расшалился: вот понятия не имею, что такое «отстой», «умат» и «улет», а также зачем продвинутые молодые люди, собираясь в ресторан, говорят, что идут курить бамбук. И «аськи» у меня нет, и понять, кто такой Логин, я не могу, хоть тресни! И я не чатился онлайн, и никогда не буду.

Бука писал:

Человечество, вопиюще несовершенное, еще не закончило эволюционный виток. В далеком будущем — и по логике развития, и ради удобства — гениталии как мужчин, так и женщин воздвигнутся там, где у нас сейчас головы, а содержимое наших акротериев и прочих всяких куполов сползет туда, где прежде были органы пола. Это позволит молодым и старым вставляться, минуя лирические преамбулы, утомляющие предварительные игры и неизбежную возню с пуговицами и молниями. Они обретут способность осуществлять, как советовал Форстер, «простое подключение» — прямо на перекрестке, пока горит красный, или в очереди в кассу супермаркета, или на скамье синагоги, в церкви… Выражение «факаться», или, как говорят люди благовоспитанные, «заниматься любовью», сменится на «оттолкнуться набалдашниками» — ну, навскидку: «Шел я тут по Пятой авеню, вижу, идет такая — «зю?» — типа ля-ля-фа в оба глаза. Что поделаешь, оттолкнулись набалдашниками».

Побочным следствием новой утонченной реальности станет то, что бордель или иной вертеп разврата, как запретное место, куда ходят удовлетворять низменные страсти, уступит место библиотеке — а как же: чтобы духовно общаться не абы как, а со всеми грамматическими удобствами, надо ведь будет расстегиваться и спускать штаны! Правда, под постоянной угрозой, что застукает спецотряд по борьбе с грамотностью. А новым социальным злом станет интеллигенция. Вспомнишь потом, где ты впервые об этом прочел.

Терри вернулся в Монреаль через год после меня, чтобы вступить в наследство; отцовскую книжную лавку превратил в пиццерию, но вот что удивительно, не устаю поражаться: когда мы впервые пересеклись (это было на Стэнли-стрит), мы ведь буквально бросились друг другу в объятья, радуясь случайной встрече, и, чтобы за нее выпить, вместе двинулись в «Тур Эйфель» в полной уверенности, будто когда-то были закадычными друзьями и вместе сучили лапками все те шебутные два года на левом берегу Сены. Битый час у нас ушел на всякие «а помнишь». Да как же я забуду вечер, когда мы всей компанией пошли на концерт Шарля Трене, а потом ели луковый суп на Центральном рынке! Или тот раз, когда в баре на Монмартре Бука сел за рояль, сделав вид, что он Коул Портер, и нас всех без конца поили бесплатно… Потом мы с Терри de haut en bas[219] прошлись насчет провинциального городка, куда — ладно уж, так и быть — соблаговолили вернуться, и насчет того, что улица Сен-Катрин, главная магистраль, которая когда-то казалась средоточием всего цивилизованного мира, теперь, на наш взгляд, что? — ла-а- ажа-лажа-лажа. Господи, подумал я, как же это я не замечал, что Макайвер-то, оказывается, в доску свой парень, да и про меня он в тот вечер, я уверен, думал то же самое. Я обещал позвонить — если не завтра, то послезавтра точно, и он заверил меня в том же. Но он не позвонил, и я тоже. Зря, наверное. Потому что, сделай один из нас первый шаг, я думаю, мы стали бы друзьями. Это была развилка, и мы на ней разошлись. Но это была не единственная развилка в моей жизни. О! Куда там.

Едем дальше. Лео Бишински поселился опять в Нью- Йорке — завел себе студию в Гринич-Виллидже и успел уже стать предметом неудобочитаемой критики в самых recherche [220] художественных журналах. Да и великолепный первый роман Седрика Ричардсона своим появлением поверг критику в самый настоящий экстаз. Я впрямую, без всякой задней мысли послал ему хвалебное письмо, на которое он не ответил. Это меня задело. Все же мы когда-то были больше чем друзьями. И повязаны ого как крепко!

Он мне все: «Ну вы народ!.. Ну народ!..» И сует чуть ли не в нос, сует бедное сморщенное тельце, как будто оно из помойного бака выскочило и на него набросилось.

И все, больше я о Седрике не слышал, пока его фотография не появилась в «Нью-Йорк таймс» на первой полосе. Окровавленного, со сломанным носом, его поддерживали под руки двое ухмыляющихся толстожопых патрульных из полиции штата Кентукки. Он принял участие в попытке записать двенадцать черных детей в школу для белых, последовала драка, полетели камни, и ему досталось. За массовую драку вместе с ним было арестовано и десять белых. Что до меня, то, вернувшись из Парижа, где мне до смерти надоело гробить свою жизнь на всех этих дрочил от искусства, я твердо решил начать новую жизнь. Как это Клара когда-то сказала? «Когда вернешься домой, чтобы делать деньги (да куда ты денешься — с твоим характером), и женишься на приличной, понимающей в торговле еврейской девушке…» Что ж, пусть она за меня оттуда, с небес, порадуется, подумал я. С сегодняшнего дня у Барни Панофски начинается размеренная буржуазная жизнь. Загородный клуб. На стенах сортира карикатуры, вырезанные из журнала «Нью-Йоркер». Подписка на журнал «Тайм». Карта «Америкэн экспресс». Членство в синагоге. Атташе-кейс с цифровым замочком. И т. д. и т. п. и пр.

Прошло четыре года, и я вырос из торговли сыром, оливковым маслом, старыми «DC-3s» и крадеными древнеегипетскими поделками, но все еще возвращался мыслями к Кларе, сегодня снедаемый виной, назавтра дерзостно освобожденный. Купил себе дом в монреальском пригороде Хемпстеде. Не дом, а само совершенство. Там было все: гостиная с уютным уголком на три ступеньки ниже уровня пола; камин, сложенный из природного камня; огромная, чуть не в рост человека, кухонная печь, мягкое освещение, кондиционирование воздуха, в туалетах сиденья и сушилки полотенец с подогревом, в подвале бар с водопроводом, внешняя отделка стен — алюминиевый сайдинг, в пристройке гараж на две машины, а в гостиной еще и венецианское окно. Восхитившись своим приобретением (так-то вот! — пускай теперь Клара в гробу перевернется), я обозрел его и увидел, чего не хватает. Немедленно пошел, купил баскетбольную корзину и пришурупил ее на должное место над гаражными воротами. Теперь оставалось лишь завести жену и пса по кличке Пират. Опять поворотный момент. У меня уже было 250 000 долларов в банке, но я продал все свои предприятия, выручив еще мезумон, после чего зарегистрировал ЗАО «Артель напрасный труд» и снял в центре города офис. Засим, не откладывая дело в долгий ящик, пошел искать недостающий член уравнения — так сказать, бриллиант в корону реба Барни. Это же всеми признано: одинокий состоятельный мужчина обязательно должен хотеть жениться. Да. Но хотеть — это еще не все. Чтобы добыть себе правильную Мадам, сперва я должен был заработать репутацию в приличном обществе.

С этой целью я решил просочиться в официальные, так сказать, еврейские круги, где и решают, кого считать столпом общества, кого подпоркой, а на кого надежда как на гнилой забор. Для начала я вызвался