Я вспомнил гнетущее впечатление, которое на нас с мамой производили квартиры немецких рабочих и служащих. Надраенные до ослепительного блеска чистые половицы, полотенца и занавески, вышитые изречениями из Лютера или других непреложных авторитетов: «Бог — наша крепость», «Любовью заниматься один раз в неделю», и т. д.
Однообразная работа или служба, однообразные штампованные убеждения, строго регламентированная жизнь. Удивительно ли, что во хмелю войны они быстро превращались в зверей. И этому нисколько не противоречит их склонность к сантиментальности.
Но я тебе уже наверное надоел своими философствованиями, и не хочу больше нагонять на тебя тоску. С понятным тебе нетерпением жду весточек о Маюшке и о тебе.
Будь здорова, целую тебя крепко, крепко. Привет В.П. и его половине. Привет друзьям. Твой папа.
27.1.56
Родная моя, здравствуй!
Письмецо твоё от 13.1. получил. Не могу сказать, что оно мне очень понравилось, хотя настроение твоё мне вполне понятно и в достаточной мере оправдано. Маюшка тоже пишет о паршивом настроении, и у неё это ещё более оправдано. И я прекрасно понимаю, что дело не в физических страданиях.
На днях мне рассказывали содержание книги Веры Фигнер «Запечатлённый труд». Я эту книгу не читал и глубоко сожалею об этом. Слабая сторона подобных мемуаров в том, что они публикуются после окончания сражения, и авторы мало останавливаются на описании «мелочей жизни» промежуточного периода когда они, разбитые и жалкие, были, казалось, навсегда исключены из жизни. Это тоже «ложь во благо» с благородной целью. А маюшкам это было бы, пожалуй, полезнее, чем примеры геройской твёрдости и прочего.
Ввиду кризиса с чтивом, перечитываю первую книгу Короленко «История моего современника». Совершенно понимаю это увлечение Маюшки. Пусть он не Шекспир, но это, по-моему, самый честный из известных мне русских писателей. От книги веет какой-то личной порядочностью автора.
Вчера же получил обширное письмо от Иринки, самое обширное за всё время нашей переписки. Она сдала четыре экзамена из пяти, ходит каждый день справляться, не приехала ли Маюшка, и даже уже приготовила четыре апельсина и курицу для первого свидания. На это свидание она твёрдо рассчитывает. Со слов прочих родственников она уверена в счастливом окончании дела. Её соображение: история стала настолько известной, что выгоднее её хорошо закончить. Что ж, её «гесс» [211] не хуже всякого другого! Но, кроме семейных новостей, в письме много, неожиданно много, рассуждений и возражений против моих несправедливых нападок на христианство. Вот уж не ожидал! Правда, Иринка всё время подчёркивает, что «эта религия ей совершенно чужда», но всё же…
Родная моя, как мне понятна твоя тоска «по чему-то здоровому, нормальному». Я думаю, что нечто подобное, вероятно, испытывали древние интеллигенты в первые века христианства. Им было несравненно хуже, потому что они не могли не понимать, что это — конец культуры и разума, и во всём мире не было ничего, что можно было противопоставить этому. Сейчас далеко не то. Идёт большое и действительно новое, которому противопоставляется что-то уже бывшее и исторически осуждённое. На бандерлогах свет клином не сошёлся. Но о подробностях поговорим при встрече.
Насилу дописал это письмо — рука дрожит зверски. Это, конечно, от старости. Но почему это у тебя бывает — не пойму. Ты ещё девчонка по сравнению со мною. Я думаю, у тебя просто нервы разболтались. Попробуй обтираться холодной водой.
Крепко целую и жду твоих писем. Твой Алёша.
2.2.56
Родная моя!
Получил твоё письмо от 17.1. уже пару дней назад и не сразу ответил потому, что надеялся сообщить тебе новости о себе. Но увы, новость не сенсационная. После долгих размышлений в течение почти десяти месяцев «инстанция» решила меня в Клин не переводить. Мотивы: родственников там у меня нет, а Иринка живёт в Москве…Одновременно мне сообщили об отказе в отпуске для поездки к Маюшке, но уже без мотивировок.
Это создаёт новую ситуацию — я уже было привык к мысли, что весной увижу Иринку, побываю у тебя и поговорю по душам с Маюшкой. Я надеялся, что «переверну страницу».
Признаюсь, что последняя новость несколько испортила мне настроение. On top[212] этого, получил письмо от Ф.Д. Очень милое письмо. По моей просьбе она пишет и об Ирине и приводит свои воспоминания о Маюшке и, между прочим, рассказывает, что в 18 лет этот опасный злодей любила вертеться перед зеркалом, строя самой себе гримасы, и разговаривала иногда совсем по- ребячьи. Эти подробности заставили меня пару дней «видеть красное» [213] и отложить письмо к тебе.
По-видимому, я не скоро увижу девочек и не скоро попаду к тебе. Ни в Керчь, ни в Одессу, ни в Ленинград к Лёне мне не попасть; да мне и не хочется снова писать и проходить все мытарства. К Маюшке же ездить пока — некуда.
По-прежнему почитываю, что попадёт под руку. Сейчас увлёкся монографией действительного члена Академии наук Р.Ю.Виппера «Иван Грозный». Интересны оба — и автор, и книжка.
Он — бывший ординарный профессор, кажется, Московского университета, бывший действительный статский советник (генерал), бывший кумир студентов — легальный марксист и «почти социал-демократ». Даже я припоминаю его имя. Впрочем, несмотря на «радикальные» убеждения, он был очень преуспевающим. Его учебники неизменно рекомендовались Министерством просвещения. Но он несомненно был историком.
«Иван Грозный» он написал в 30-х годах, и от действительного Грозного странным диссонансом сохранилась его борода. Всё остальное совершенно современно.
До революции я думал, что не всё было благополучно в старой России, и не все князья и цари были благодетелями своего народа. Оказывается, это не так. Оказывается, не только сейчас, но с самого своего возникновения «мы самые, мы самые».
Книжку я читаю на английском языке. Если у вас она имеется, стоит посмотреть — и занимательно, и вполне заменяет газету.
В остальном — без перемен. Крепко жму руку, кому стоит, и целую тебя крепко.
Нас не так легко убить — мы живучие.
Твой Алёша.
3.2.56
Здравствуй, дорогая моя!
Получил вчера открытку от Зельмы, первую после её встречи с Иринкой. Отзыв обычный — «прекрасная девочка». Сейчас уже можно без всяких reservations[214] принять, что она, по крайней мере, не глупа и умеет себя держать. Это — немало. А её отказ от материальной по- мощи в её положении рисует её с новой и прекрасной стороны.
Я уже в прошлых письмах писал тебе, что не жду никаких сенсационных изменений в положении Маюшки. Однако и тут возможны большие неожиданности.
Удовлетворяю твой интерес к историческим примерам и аналогиям. Ввиду твоего несколько неожиданного интереса к христианству, сошлюсь на пример из истории этой религии, тем более, что она имеет немало общего с религией Бандерлогии.
Первый, можно сказать, установочный, собор христианской церкви происходил в 325 году. То были наивные времена. Важнейшие принципиальные и организационные вопросы, действительно, решались чуть не на заседаниях собора. Николай Мирликийский (Николай Угодник) отхлестал своего противника Ария туфлей по щекам. Произошла всеобщая свалка, и председателю, императору Константину, пришлось ввести стражу, чтобыунять святых основоположников.
