командировку и утром, чуть свет, с первым автобусом уехал на Ядриху. Ему хотелось довести до конца начатое двадцать три года назад не разрешенное прокурором следствие, наказать убийцу и узнать о судьбе бывшего подследственного сержанта Ершова.
Автобус пришел на станцию Ядриха за час до пригородного поезда. Невзоров потолкался в зале ожидания и вышел на посадочную площадку перрона. Потеснив двух раскошелившихся старушек, он присел на край дивана, поставил сзади себя портфель и стал ожидать поезда.
От нечего делать старушки наперебой болтали, припоминая запоздалые новости, и стрекотали, как сороки. Под мерное жужжание их тягучей окающей речи Невзоров сомкнул ресницы и задремал, но вдруг оживился. Сидевшая с краю, на конце дивана, старушка приступила к очередной истории, которая возбудила интерес Невзорова и приковала к себе его внимание.
— А тут еще, — говорила старушка, — кривая кузнечиха Настасья сказывала, будто в Кошачьем хуторе поймали какого-то дезентира…
— А что это такое 'дезентир?' — с любопытством спросила другая.
— А и не знаю, милушка. Врать не стану. Человек какой-то… Так вот поймали дезентира-то да скоро судить будут.
— За что судить-то?
— А судить-то будут за смертоубийство… Вот за что… Дезентир-от двух праведников погубил. Да как на беду, вот еще что приключилося. Мать дезентира-то, когда вели его под стражей, побежала за ним. Упала да и дух испустила. А ночью в грозу громом запалило ее избу. Покойница-то и сгорела. Это бог ее наказал за смертоубийство. Земля не принимает грешницу.
— Так не она ж убивала — сын.
— Сын-то сын, да с ее благословения.
Подошел поезд. Пассажиры хлынули к вагонам. Невзоров, потрясенный разговором старушек, прыгнул на ступеньку детского вагона, который оказался полупустым, сел в крайнее купе, к столику, и невольно задумался. Его устраивало, что Шилов схвачен (а это был, безусловно, он!) и находится под следствием. Тревожило другое: кто такие 'праведники', которых 'погубил' этот преступник? Невзоров очень боялся, что одним из 'праведников' мог оказаться Саша Ершов.
В городе, на станции, Невзоров перехватил кофе с булочкой и в девять утра уже показывал командировочное начальнику уголовного розыска, который тут же проводил его в кабинет Леушева и познакомил со своим сотрудником:
— Николай Евгеньевич! К вам на помощь из Устюгской прокуратуры товарищ Невзоров. Прошу любить и жаловать.
Начальник ушел. Невзоров отрекомендовался Леушеву и обстоятельно рассказал ему о цели своей командировки.
— Хорошо, что вы приехали, Александр Георгиевич, — выслушав Невзорова, признался Леушев. — Откровенно говоря, я уже выдохся и приступил к обвинительному заключению. Оказывается, за спиной Шилова еще одно преступление.
— Не надо спешить, — посоветовал Невзоров. — Надо к Шилову приглядеться получше, выудить все, что у него за душой, и тогда приниматься за обвинительное заключение… Кстати, кого он здесь убил? Не Ершова?
Леушев понуро опустил голову:
— Ершова, Александр Георгиевич. Еще в сорок шестом году, когда Ершов возвращался из армии. Подкараулил в Кошкинском лесу — и убил.
— Этого я и опасался, — болезненно произнес Невзоров. — Жаль. Хороший был парень! Не послушался. Ведь я его предупреждал. Кто нашел останки Ершова?
— Лучинский.
Леушев рассказал о волчьей яме и показал Невзорову часы, которые помогли участковому разгадать тайну убийства Ершова и назвать имя убийцы.
Невзоров, как известно, знал об этих часах со слов Ершова, но не думал тогда, что подарок Хаджи- Мурата сослужит Татьяне Федоровне плохую службу — развяжет следствию руки, чтобы схватить ее сына и предъявить ему обвинение в убийстве Ершова:
— И где его похоронили?
— Здесь, на городском кладбище, — ответил Леушев, принимая от Невзорова злосчастные часы.
— Кто хоронил?
— Воинская часть, — продолжал Леушев. — Правда, за гробом шли сотни гражданских. Многие женщины плакали… Но похоронили с почестями — с духовым оркестром и ружейными залпами.
— Если вас не затруднит, — попросил Невзоров, — съездим завтра к нему на могилу. На душе неспокойно…
— Это можно, Александр Георгиевич. Съездим.
Собираясь выступить общественным обвинителем на
судебном процессе, Невзоров стремился пополнять следственный материал о Шилове, особенно за эти двадцать три года, и спросил Леушева о судьбе Валентины.
— Покончила самоубийством.
— Ясно. Вот вам уже третья жертва, — записал Невзоров. — Кто же четвертый?
— Щукин.
— Кто такой? Не Ивана Ивановича сын?
— Ивана Ивановича, — с изумлением ответил Леушев, поражаясь осведомленности устюгского коллеги в делах подследственного. — И муж Светланы…
— Сидельниковой?
— Вы и Светлану знаете?
— Мне известно все окружение Шилова до его бегства из училища. Светлана — невеста Ершова… Как ни странно, но получается, что Шилов убивал своих соперников, хотя сам не мог жениться на Светлане…
— Не совсем так, — наконец возразил Леушев. — Шилов убивал тех, кто мог его выдать. А соперники в первую голову оказались его врагами.
— Да, — вздохнул Невзоров. — Уму непостижимо. Какая жестокость!.. Прикажите, Николай Евгеньевич, привести Шилова сюда.
Несмотря на то что Невзоров никогда не видел этого человека, хотя и знал всю его подноготную, представление о нем полностью совпало с настоящей внешностью Шилова. Окладистая борода с проседью на висках, может быть, несколько разлохматилась, но вполне соответствовала его натуре. Ленивые движения. Пустые навыкат глаза, сверлившие какую-то точку в дальнем углу кабинета, выражали не раскаяние и не животный страх перед правосудием, а скорее — безразличие и даже презрение к окружающим его людям.
Но вот Шилов увидел безрукого следователя в одежде юриста и смутился. Он понял, что наконец-то и дед Евсей отозвался. Подойдя к столу, Шилов остановился у табуретки, но сесть не осмелился.
— Садитесь, — разрешил Леушев и, кивнув на гостя, сказал: — Это младший советник юстиции Невзоров из Устюга. Вам знакома эта фамилия?
— Знакома…
— Откуда вы меня знаете? — спросил Невзоров, открывая портфель.
— Мать говорила, — ответил Шилов. — Вы следствие вели по делу Ершова.
— И по делу убийства рыбака Евсея, — добавил Невзоров и протянул листок, вынутый из портфеля. — Познакомьтесь с этим документом.
Шилов взял листок с показаниями экспертизы, прочитал его и возвратил Невзорову в ожидании вопроса. Но вопросов не было — посыпались обвинения, которых Шилов боялся всю свою жизнь…
— Верно. Я следователь, — проговорил Невзоров, поднимаясь со стула, — и должен вам высказать то, чего не высказал в сорок третьем году. Вы изменили самому святому, что есть у человека — Родине и не ждите пощады. Но вы не только дезертир. Вы — убийца. У вас патологическая тяга к убийству. Но мы не будем предъявлять вам обвинений за черную козу Власа Ивановича и за смерть Николки. Это еще детские шалости. Но вы уже тогда были преступником Не сделали выводов и в партизанском отряде. Пять месяцев
