– Не только? А почему? Алехандро насторожился.
– Что ты имеешь в виду?
– Всего лишь то, что многие мужья навещают жен не слишком часто и только ради продолжения рода.
Алехандро об этом знал. Он хорошо помнил, как мать, готовясь к торжеству наречения его малютки- сестры, с горечью и злостью говорила фрейлинам о Гитанне Серрано.
Воспоминания заставили его поежиться.
– По-твоему, это честно? Этак все мужчины обзаведутся любовницами, а с женами будут только делать детей.
– Нечестно, ваша светлость? – Верховный иллюстратор демонстративно нахмурился. – По отношению к кому?
– К женщине! Мердитто, Грихальва… Когда муж шляется где хочет, спит с другой… По-твоему, это не оскорбляет жену?
Сарио задал встречный вопрос – совершенно бесстрастный, если не считать толики праздного любопытства:
– Так вашей светлости угодно отправить Сааведру в отставку?
Подарить ей усадьбу в далеком захолустье, как поступил с Гитанной Серрано покойный герцог?
Это было уже слишком. Алехандро вскочил, побелев от гнева.
Кресло заскользило прочь по каменным плитам и едва не упало, наткнувшись на край ковра.
– Именем Матери, Грихальва!
И замер. “Матра Дольча, что же это я делаю? Позорю невесту тем, что люблю содержанку, или оскорбляю Сааведру? И выставляю себя полнейшим ничтожеством?'
– Итак? – Грихальва ссутулился, положил ногу на ногу и опустил подбородок на сцепленные кисти. – Ваша светлость, чем могу служить?
– Чем тут услужишь?
– Ну, хороший помощник всегда что-нибудь придумает. Ведь вы меня выбрали в помощники, не правда ли, ваша светлость?
– Да, но… – Алехандро нахмурился. – Что ты предлагаешь?
Грихальва тихо рассмеялся.
– Писать.
– А толку? Да, я знаю, ты талантливый иллюстратор, но что ты можешь сделать в этой ситуации? Нарисовать, как я милуюсь с Сааведрой и с девчонкой из Пракансы? Художник обдумал эту идею.
– Если пожелаете.
– Мердитто! Хватит надо мной издеваться! От такой картины проку не будет.
– В таком случае, могу предложить иной вариант.
– Какой вариант? Что еще за вариант? Может, напишешь, как эта женщина смиряется с тем, что у меня есть любовница? Эйха, я знаю, у отца было несколько любовниц, но еще я знаю, как это бесило мою мать! Или собираешься сделать так, чтобы Сааведра была со мной до гробовой доски? Так вот, художник, знай: эта задача тебе не по силам.
– Ваша светлость, нам по силам гораздо больше, чем вы себе представляете. Мы не просто художники – мы еще и пророки. – На его лице появилась странная улыбка и исчезла прежде, чем Алехандро успел ее разгадать. – Мы пишем правду. Мы пишем ложь. Мужчину изображаем солидным, женщину – красивой, чтобы подходили друг другу. Бывает, мы пишем супругов, живущих в вечной ссоре, но, запечатлевая на полотне любовь, уважение, достоинство, мы показываем, какими эти супруги были десять или двадцать лет назад. И они вспоминают. Мы льстим, ваша светлость. Мы покорно выслушиваем указания: с чего начать, как продолжать, чем закончить. Мы переделываем, исправляем, улучшаем. Мы – творцы. Мир становится таким, каким мы его видим, – Он чуть приподнял плечо. – В портрет, который отправился в Праканеу, вложены частицы сердца и души преданной вам женщины, ее любовь. Никто другой не, добился бы столь полного сходства, не явил бы вас таким, каким видит вас она… и каким увидела вас пракансийская принцесса.
– Тогда напиши для меня Сааведру, – вырвалось у Алехандро. – Так, как ты сказал: вложив любовь, сердце и душу. Чтобы я ее никогда не потерял.
На миг Верховному иллюстратору изменило самообладание.
– Ваша светлость, для этого необходимо…
–..чтобы художник любил Сааведру. – Алехандро не улыбался. – Значит, я не прошу ничего невозможного, не так ли?
Грихальва стал белым, словно новое полотно. В глазах отразилась сложная гамма чувств: холодный гнев, враждебность, ощущение громадной потери. А еще – ревность.
Алехандро шагнул вперед и остановился рядом с Верховным иллюстратором. Посмотрел в лицо, не закрытое маской надменности, в горящие глаза одержимого.
– Она говорила, ты лучше всех способен помочь тому, кто нуждается в помощи. Надеюсь, ты согласен, что мне сейчас необходима помощь. Надеюсь, ты выполнишь мое поручение, покажешь, на что способен.
Нисколько не мешкая, Грихальва снова взялся за кисть. Его рука не дрожала.
