Польши.
– Им не удастся заполучить меня! Я сбегу от них, как уже неоднократно это делал.
– Тем более ты должен быть особенно осторожен и не попадаться им в руки. Кстати, когда ты собираешься уезжать?
– Сразу же после разговора с мамой.
– Ты поедешь один?
– А с кем, по-твоему? Ведь я здесь никого не знаю.
– Сын нашего соседа хочет бежать за границу. Он примерно твоего возраста, и очень целеустремленный, да к тому же здоровый парень.
– Я бы хотел с ним поговорить сегодня вечером. Как ты на это смотришь?
Станислав был на год моложе меня. Он уже сбегал от немцев и стремился уехать за границу. У него было несколько подробных карт, над которыми мы просидели всю ночь. Станислав увлекался альпинизмом, хорошо знал Татры и предлагал перебраться через горы в Чехословакию. Я настаивал на Венгрии, считая, что венгры лучше относятся к нам, чем чехи. В Венгрии уже находились тысячи польских солдат, которые сбегали целыми полками во время сентябрьских боев. Оттуда мы могли бы организованно перебраться во Францию. Мои доводы оказались убедительнее, и ночью мы приняли решение бежать в Венгрию через два дня. Нам следовало еще обсудить все детали.
Придя на следующий день в больницу, я никак не мог собраться с духом, чтобы сообщить матери о своем решении. Несколько раз пытался повернуть разговор в нужное русло, но в последний момент менял тему. Все дело было в матери. Она, напряженно глядя мне в глаза, внимательно слушала рассказы о жизни в Варшаве, об Антеке и его семье. Я боялся, что известие о том, что завтра меня уже не будет в Кракове и неизвестно, как долго мы еще не увидимся, убьет ее.
Мучительные сомнения, вероятно, отразились на моем лице. Мать попросила, чтобы я наклонился поближе, и тихо прошептала:
– Не волнуйся. Я уже все знаю.
– Что ты знаешь? – удивленно спросил я.
– Что ты хочешь сбежать из Польши. Сегодня приходил Иржи и все рассказал мне.
– И что? Ты не собираешься меня отговаривать?
– Нет, мой мальчик, я не против.
Я принялся целовать ей руки. Я был так благодарен маме за понимание. Она обхватила руками мою голову и поцеловала в лоб.
– Нет, – продолжала она. – Я не против. Дай бог, я дождусь твоего возвращения.
В ней опять взыграли патриотические чувства, и она с силой произнесла:
– Ступай и покажи миру, что поляки умеют бороться. Мы не сдаемся и никогда не будем сдаваться! Иди, мой мальчик, – с нежностью сказала она, – может, Господь сжалится, и ты вернешься живым. Ты первый в нашей семье, кто будет за границей сражаться за свою страну. Береги себя и возвращайся к нам.
– Я вернусь, мама, – пообещал я. – Я обязательно вернусь.
– А теперь можешь идти, – сказала она, удерживая меня за руку, и добавила: – Благослови тебя Господь!
Я одним духом промчался по Кракову домой к Лиде.
С тех пор прошло семнадцать лет. Для мамы война так и не закончилась. Она жила ради того, чтобы увидеть, как немцы покинут Польшу, но на их место пришли русские. Ее «малыш», пережив военное лихолетье, не смог вернуться к ней, поскольку, сражаясь за свою родину на Западе, был объявлен коммунистическим марионеточным правительством «реакционером», и по возвращении его ждало тюремное заключение. Мама, так полностью и не оправившись от полученных травм, умерла. Она не смогла встретить своего младшего сына. Газеловка, в которую она вложила столько сил и которой так гордилась, при коммунистах была превращена в колхоз.
Глава 10
Ночью мы со Сташеком (так я стал называть Станислава) закончили все приготовления. Итак, мы окончательно остановились на Венгрии. Мы решили, что в целях экономии сил нам следует по мере возможности пересечь границу на немецких товарных поездах. Пришлось внести некоторые коррективы в наш план. Поскольку не было прямой ветки из Кракова в Венгрию, мы должны будем перепрыгивать из поезда в поезд, чтобы достигнуть желанной цели, и я в который раз вспомнил свое комфортное путешествие из Варшавы в Краков. Получалось, что ехать придется днем, и руки должны быть свободны. С другой стороны, мы будем переходить через горы, а значит, нужны лыжи. Стоял конец ноября, и без лыж нам не одолеть покрытые снегом горные склоны. Но как запрыгнуть на движущийся поезд с лыжами? Мы решили добраться до Санока, расположенного в нескольких сотнях миль юго-восточнее Кракова, и там обменять золотые кольца, которые дал мне брат, на две пары лыж. На них пройти пятьдесят миль к югу до границы и дальше по территории Венгрии.
У Сташека был лыжный костюм и ботинки, а нам с Лидой пришлось обойти ее друзей, и к ночи у меня тоже было все необходимое. Мы взяли по буханке хлеба, по большому куску колбасы из конины (в то время она считалась в Польше деликатесом). Лида испекла немного картошки, а Франек принес полбутылки рома.
У нас имелась подробная карта приграничной области. Но какой прок от карты без компаса? Выручил Иржи.
– Обещаешь вернуть его, дядя?
– Я обязательно верну компас. Спасибо, Иржи.
Мы собрали рюкзаки и стали ждать наступления утра.
– Я так и не поняла, почему вы решили направиться к венгерской границе, когда Чехословакия намного ближе? – спросила Лида.
– Татры намного выше гор, которые мы собираемся пересечь.
– Кроме того, немцы в Чехословакии, и чехи не раздумывая сдадут нас в их руки, – добавил Сташек.
– Но вы забываете об украинцах, – перебил его Франек. – В деревнях вокруг Санока полно украинцев. Немцы формируют из них что-то вроде милицейских отрядов, чтобы они отлавливали поляков, бегущих за границу. Немцы морочат украинцам голову, и те верят, что Украина станет независимой.
– В районе Санока проходит немецко-советская демаркационная линия, – добавила Лида. – Там вам тоже следует быть очень внимательными.
Мы прекрасно понимали, на какой идем риск, но были уже охвачены предотъездной лихорадкой. Мы стремились в путь и не желали обращать внимания на трудности. Мы были полны оптимизма, и я уже видел себя в рядах польской армии, движущейся из Парижа на Берлин.
В ту ночь мы почти не сомкнули глаз. Утром Лида приготовила завтрак, но я почти не мог есть. Причина была не в том, что у Лиды в глазах стояли слезы, когда она накрывала на стол, и не в том, что Иржи не отставал от меня с вопросом: «Дядя, когда ты вернешься?» Я впервые с того момента, как принял решение бежать за границу, осознал, что впереди меня ждет неизвестность. Я не мог ответить на вопрос Иржи, поскольку не знал своего будущего.
Раздался стук в дверь, и вошел Сташек с рюкзаком за спиной, полностью готовый к выходу. Я встал из- за стола. Иржи с Франеком помогли мне надеть рюкзак. Лида смотрела на нас, комкая в руке носовой платок. Не зная, о чем говорить, мы забрасывали друг друга пустыми вопросами, скрывая за ними обуревавшие нас чувства.
Сташек тактично отошел в сторонку, чтобы дать мне попрощаться с родными.
– Не плачь, Лида, – сказал я сестре, стараясь шуткой разрядить последние минуты расставания. – Ты у меня такая красавица, а от слез подурнеешь. Лицо распухнет, глаза покраснеют. Не надо плакать. Через год, максимум через два, я уже вернусь.
– Хорошо, Стефан. Через год мы будем ждать тебя. Даже если немцы выгонят нас отсюда, мы уедем в Газеловку, и после войны ты вернешься туда, – сказала Лида и, улыбнувшись, добавила: – Только смотри не спутайся за границей с какой-нибудь женщиной!
– У меня просто не будет на это времени, сестренка.
Франек крепко пожал мне руку.
