— Гай!
— Молчу.
А вчера месье Лурье совершил абсолютно несвойственный закоренелому альфонсу поступок. Он укусил руку, которая кормила и гладила его по шерстке в течении нескольких лет. В данный момент глупец, словно щепка несется по бурному потоку, не желая пристать к прежнему берегу и страдая от невозможности остановиться у противоположного. Грехи его не смыты. И я требую наказания похотливого негодяя.
На протяжении красочного спича Кирилл не сводил глаз с Софии. Женщина держалась достойно. Лишь при упоминании о взрыве ее прекрасные зеленые глаза подернулись влагой, но незаметным движением руки она смахнула набежавшую слезу. В душе Кирилла царила непроглядная тьма, воронка, образовавшаяся на уровне сердца, планомерно засасывала в холодную пустоту окружающий мир. С легким трепетом Кирилл размышлял о возможности скорого ухода. Если София не простит его, то задерживаться причины не останется. Он износился словно старый башмак.
Она подняла на него тревожный взгляд, посылая надежду. Зачем? Неужели, глупышка собирается выступить с защитой? Видимо жизнь ничему ее не научила.
София поднялась и, не спуская с Кирилла внимательного взгляда, начала говорить.
— Господа стражи, и Вы, Верховный судья, прошу проявить милосердие к стоящему перед нами молодому человеку. (Что ты делаешь?) Основных причин, толкнувших его в объятия стареющих эротоманок немного — всего две. Первая, покойный отец Кирилла нещадно бил мать, а когда мальчик заступался за нее, тот не гнушался отвесить ребенку несколько тумаков. Все детские и юношеские годы мальчик прожил в страхе наказания, в разрывающей сердце жалости к смиреной всепрощающей матери. Вторая причина еще более убедительна. Не задолго до момента зеро, который изменил жизнь несчастного навсегда, единственная женщина, которую он любил беззаветно, покинула бренный мир. Мама умерла на его руках, оставив незаживающую рану в сердце, которую Кирилл пытался залечить нежностью других.
— Протестую! — Люксурия шагнул вперед, — Как Вы объясните, что любовь женщины, в материальном плане недостаточно обеспеченной, не способствовала исцелению раненного сердца? Почему он же оставил ее погибать в неведении?
— Протест отклонен, — Гай, скрестив руки на груди, сверкнул глазами., - Не провоцируйте защитника на необъективные умозаключения.
— Спасибо!
— Не стоит благодарности. Продолжай.
— Я пытаюсь защитить Кирилла Лурье, потому что не вижу в его проступках совершонного зла. Он дарил женщинам радость, нежность, заботу, иллюзию счастья, он тратил собственные силы на поддержание их уверенности в исключительности. Он продавал мечту и получал соответственную плату. Закон товарообмена не нарушен.
Оставленные им женщины сознательно шли на связь с альфонсом, подразумевая несчастливый исход. Их разбитые сердца стали издержкой мечтательности, платой за самоуверенность и глупость. Я могу привести множество фактов в пользу защиты, потому что лишь поняв причины ухода Кирилла, я смогла жить дальше. Могу, но не буду. В душе моей не осталось белых пятен, все разъяснилось. И Истина такова, что из двоих каждый принимает правила игры, соглашается с возможным поражением, но продолжает куражиться. Играть на грани фола. Виноваты оба. Поэтому прошу оправдать моего подзащитного по причине отсутствия мотива преступления. Кирилл не был рабом Похоти, он искал замену материнской любви.
— Зачем ты это делаешь, София? Ты совершенно не знаешь меня. — Кирилл в недоумении ждал ответа
Женщина промолчала. Она вернулась на свое место, села, сцепив кисти. Ногти вонзились в нежную кожу, оставляя глубокие следы.
В ушах зашумела прилившая кровь. Скопившиеся в углах глаз слезы, готовы были пролиться на пытающие щеки.
— Какой стыд! Я не должна плакать…
— Софи, не надо бояться чувств. Дай выход слезам. Здесь нет никого, кто бы осудил тебя.
— Не в моих правилах казаться слабой!
— Здесь я диктую правила, забыла? Я разрешаю тебе ей быть.
Софии, громко всхлипнув, опустила лицо в руки, ее плечи затряслись от рыданий.
Кирилл пытался подойти к ней, но в тот же миг был схвачен стальными руками собственного стража. Люксурия насильно усадил его в кресло и встал рядом, пресекая любые попытки.
Гай приподнялся в места и, подав знак стоящим около своих грешников стражам, объявил короткий перерыв.
Светловолосый ангел Мерлин выскользнула из зала, предоставив наблюдение за замершей в углу Катриной Лешер остальным коллегам по цеху.
Спустя несколько минут, двери ресторана распахнулись, пропуская Кларенс, несущую поднос с прохладительными напитками, которые рецепционистка предложила всем желающим.
Софии с благодарностью взяла протянутый ею холодный чаи и, сделав несколько глотков, закрыла глаза, заставляя себя перенестись как можно дальше из развернувшегося вокруг цирка ужасов. Пора успокоиться!
Вновь став ребенком, она бежала по росистому лугу навстречу отцу. Она не видела его с прошлого лета, которое они провели вместе в деревне у бабушки. Прошел год как папа, рукоположенный в священники, перебрался в небольшое село под Воронежем и основал там приход. И сейчас она приехала навестить его. Мама отпустила. Сердце девочки замирает от восторга, она невесома, парит о радости, заливается от смеха. Крепкие руки отца прижимают хрупкое тельце к себе и внезапно подкидывают вверх, к самому солнцу. Ух ты! Еще! Еще раз, папочка!
Эти мгновения абсолютного счастья София запомнила навсегда.
— Ну вот и все. Видишь, принцесса, как просто прогнать боль и печаль.
Взлететь к солнцу словно пушинка, раствориться в его тепле.
— Мне не хватает тебя, отец.
— Я всегда рядом…
— Мне нужен добрый совет. Твоя не в меру любопытная дочь угодила в ловушку к коварному пауку.
— Ничего нет случайного, принцесса. Но тебе нечего бояться, пока я рядом. Ты выпила свой чай?
София распахнула глаза.
— Не может быть…! Как ты посмел обмануть меня?
— Ни в коей мере. Я подарил несколько приятных воспоминаний. Кстати, почему ты назвала меня пауком?
Слезы высохли мгновенно. Она подняла перекошенное от негодования лицо.
Но от злости не осталось и следа, стоило ей встретиться с хитрыми смеющимися глазами старика, наклонившегося к ней.
— Разве можно на меня злиться?
— Гай, ты ведешь себя словно… шут гороховый!
— На том и стоим! Иначе мир умер бы со скуки.
