что при этом действую ему на нервы.
— Говорю же, тетка похоронена. Пелагея Ивановна. Что ему возразить? Лучше не обострять ситуацию. Не загонять его в угол. Стараюсь говорить непринужденно.
— А мы там подругу хоронили. Ее позавчера любовник убил. Правда, она успела оставить записку…
Зачем соврала про записку и сама не соображу. Но Вадим Борисович после этого оживился.
— Тебя куда отвезти?
— Все равно. Вечер у меня свободен.
— Зато у меня занят.
— Тогда давайте просто покатаемся. В вашей машине сплошной балдеж.
Он неопределенно хмыкнул и остановился возле коммерческого киоска.
Не говоря ни слова, вылез и пошел что-то покупать. А… понятно, сигареты.
Значит, разнервничался. Погоди, сейчас я тебя раскручу. Не задумываясь, скорее интуитивно решаю снять рейтузы. Тем более, что в машине действительно жарко.
Вместе с ними снимаются и трусики. Прячу в сумку и чувствую паническую дрожь, будто совершила что- то непозволительное. Запретное. Он вернулся, и мы едем дальше. Во мне борются жуткое нарастание страха и безумное желание вынудить его раскрыться передо мной. Но Вадим Борисович молчит. Опытный бандит. Ждет, когда я сама все разболтаю. Не дождется. Моя задача — возбудить его. Пусть повторит со мной еще раз прямо в машине. А потом… потом я выскочу и побегу в ближайшее отделение милиции. Но сначала испытаю то блаженство. Разбрасываю в стороны края шубы. Меня очень взвинчивает осознание собственной наготы. А впервые меня на подобное подбила Наташка. Однажды мы сидели в ресторане с тупыми скучными парнями. Я даже намеревалась соскочить. И тут, когда мы пошли с Наташкой в туалет, она предложила снять с себя все, чтобы под платьями ничего не было.
«Вот увидишь — сказала она, — появятся новые ощущения, и тебе захочется остаться». Подруга оказалась права. Мы обе были в коротких юбках, мини, и любой наклон тела или перемещение ног рождало будоражащее чувство стыда и сладкой истомы недозволенности. Меня вдруг заинтересовали те же самые сидящие с нами ребята. Мне хотелось, чтобы невзначай кто-нибудь из них заметил мою наготу.
Дымный зал ресторана наполнился новыми ситуациями. Каждое приглашение танцевать воспринималось мною как интимное приключение. Поэтому и сейчас, сидя в машине и придерживая край платья, чтобы он не оголил ногу до бедра, я наслаждаюсь тем памятным мне ощущением. запретного.
Вадим Борисович тупо смотрит вперед. Никаких эмоций. Наверное, решил по принципу — кто кого возьмет измором. Ну и черт с тобой, молчи. Как бы невзначай немного задираю юбку и не контролирую больше ее запах. От езды он сам медленно раздвигается. Самое смешное, что от этого начинаю заводиться сама.
Какое же это томное чувство, когда не совсем одета! Ничего, я дождусь, дождусь его случайного взгляда. Сама мысль, что я решилась его соблазнять, вызывает дрожь во всем теле. Наташка всегда повторяла, что мужика возбуждают случайности.
— В машине так жарко. Вы не против, если я сниму шубу?
Не глядя на меня, пожимает плечами. Первый шаг сделан.
Выскальзываю из шубы. Подол платья задирается, и я чувствую кожей, что сижу на мягком шелковом меху. Он щекочет мне ноги. Медленно их развожу. Мех нахально залезает в пространство между ног. Начинаю потихоньку ерзать по сиденью. Полный балдеж! Кладу руку на правое колено. Материал натягивается, и разрез полностью оголяет левую ногу. Осознание собственной наготы волнует. Пытаюсь сохранить невинное выражение лица. На какое-то время отключаюсь от ситуации и отдаюсь во власть бунтующих внутри чувств. Становится все равно, и вместе с тем приходит понимание, что никуда он не денется, подспудно возникает уверенность в себе.
Сквозь стыд и страх испытываю возрастающее возбуждение. Чтобы я — красивая молодая девушка — и не совладала с этим слепым боровом?! Неспроста он не глядит на меня. Другой бы давно машину остановил. Догадывается, что мне ясно — кто он.
Вот и разыгрывает непонятливого. Начинаю заводить себя рукой. Наконец он скользнул взглядом и, словно ошпаренный, уставился на дорогу. Конечно, заметил.
Медленно вожу ногтями по внутренней стороне ноги. Возникает навязчивое желание дотронуться до запретного места. Стесняюсь. Лицо горит. Пылает. Случайно дотрагиваюсь. Стеснение придает особую остроту. Приятное щекотание пушка у основания ног. Не могу себя сдержать, елозю голой попкой по меху. Вадим Борисович, застряв на светофоре, медленно, даже робко поворачивает лицо ко мне.
Вижу только очки, сверкающие в темноте золотой оправой. Прикрываю глаза и продолжаю рукой водить по обнаженной ноге. Вторая рука под юбкой. Пальцами слегка ударяю по клитору. Он еще спрятан между губ. Провожу пальцами вдоль.
Чувствую, как он набряк. Вадим Борисович в шоке. Сзади гудят пристроившиеся за нами машины.
— Поехали куда-нибудь, — шепчу я.
И снова молчание. Но теперь он почти не глядит на дорогу. Даже сидит как-то вполоборота ко мне. Терять больше нечего. Полностью распахиваю юбку. Прикрываю глаза. Постанываю. Играю сама с собой. Одной рукой ласкаю клитор и выворачиваю губы, другой — освобождаю грудь и чувствую, как она наливается тяжестью. Сосок возбужденно торчит прямо перед глазами Вадима Борисовича. Как он ведет машину? И почему мы до сих пор не врезались?
Мозг пылает. Видения рвут его на части. По горячему телу проскакивают морозные судороги. Я вся в предощущении незабываемых ласк. Ну когда он остановит свою дурацкую тачку? Боже! Кожей вспоминаю прикосновения его нежных и уверенных пальцев. Я лежала на правом боку. Левая нога сама приподнялась, и бедра невольно подались назад в желании натолкнуться на Него.
Он невероятно предупреждал каждое мое желание. Даже больше — он опережал их.
Еще не успев возникнуть в моем до предела распахнутом теле, желание уже вызывало импульс, который стремительно шел от него ко мне. Свой восторг я могла выражать только через стоны, туго соображая, чего же я еще хочу. С восхищением подтверждая, что в данный момент хочу именно этого. Каждое отдельное мгновение доставляло мне отдельное наслаждение. Его руки на моей спине, медленно перебирающие мое тело, как струны арфы, и потрясающий член внутри, настойчиво и осторожно раскрывающий матку, установили между собой томящее биополе, и я существую в нем, изнемогая между двумя наслаждениями. Вся превращаюсь в бесформенную тягучую истому. Ощущаю, как нарастание блаженства неразрывно слито с уменьшением, умиранием моего тела. Наверное, это же испытывала Наташка.
Может, она сама умоляла замучать ее наслаждением. Теперь я почти знаю, почему произошло убийство. Блаженство обоих перехлестнуло через край. Потом, со мной, он уже был способен себя контролировать. Неужели он сегодня не заведется? Какой мужик…
— Да останови же ты… — не то молю, не то кричу, не открывая глаз.
Вадим Борисович продолжает молча сопротивляться моему напору. Да уж, у него сила воли в порядке. Задавит двумя пальцами, а потом картинно положит белые гвоздики к алтарю. Невольно рассматриваю его руки, спокойно поддерживающие руль. Они большие, но не натруженные. Не просто белые, а веют стерильностью. Наверное, ухаживает за ногтями. Вадим Борисович нервно глядит на меня, потом на свои руки и чуть не вылетает в кювет. Берет руль резко вправо. Я буквально валюсь на него, совершенно случайно упираюсь раскрытой ладонью во что-то твердое. В первую минуту и не понимаю — что это. Но когда машина вновь спокойно устремляется вперед, я остаюсь в той же позе, сжимая с огромным удовлетворением крепкий, напоминающий изогнутый сук член. Вадим Борисович молчит. Вероятно потому, что затаил дыхание. Начинаю водить по выпирающему члену рукой, стараюсь расстегнуть ширинку. Пластмассовый зиппер не поддается.
Вадим Борисович пробует сопротивляться. Наши руки борются смешно и нелепо. В результате я рву язычок вниз, и, порвавшись, зиппер расползается в стороны.
Рука Вадима Борисовича мгновенно слабеет. С трудом вытаскиваю на свободу набухший с большой плоской головкой член. Теперь он мой!
— Хочу тебя целовать… — шепчу на взводе всех эмоций и тянусь к нему губами.
Вадим Борисович сдается. Ударившись о бордюр, машина замирает в полутемном переулке. Вожу языком по члену, пока из слипшейся щелочки не начинает выделяться смазка. Вадим Борисович гладит меня
