Россию.
– Кто он? – осведомился адмирал.
– Лоцман Кеко, – сказал Сарандинаки, но сейчас же добавил: – Таково, он утверждает, его имя.
– Тот самый, о котором вы говорили еще на Хиосе? – спросил адмирал.
Капитан Сарандинаки был офицером осторожным. Он сначала спросил лоцмана о его родине, о его близких и друзьях. Когда оказалось, что сведения совпадают с воспоминаниями самого капитана, Сарандинаки сказал:
– Ты узнаешь меня, Кеко?
Лоцман остановил на его лице свои быстрые глаза. Потом взгляд его скользнул по расплывшейся фигуре капитана. Он улыбнулся и ответил:
– Я помню, как рассек тебе губу.
– Да, да! – сказал капитан так радостно, словно это было самое приятное воспоминание в его жизни.
Кеко снова поклонился адмиралу.
– Французы, – произнес он торжественно, – покинули все населенные пункты острова и засели в крепостях Сан-Николо и Капсали.
Сарандинаки громко повторил это по-русски, и все, кто был на палубе, закричали «ура». Всем казалось, что бегство неприятеля под защиту укреплений и появление посланцев населения Цериго знаменуют несомненный успех. Крепко пожимая руку лоцмана, адмирал проговорил:
– Я радуюсь добрым чувствам жителей Цериго и надеюсь оправдать те ожидания, кои они возлагают на союзную эскадру.
Он пригласил Кеко, Балашова и Сарандинаки в каюту и там, когда посланцу с Цериго подали кофе, приступил к «экзаменации». Прежде всего он поинтересовался, от кого прислан Кеко.
Лоцман сообщил, что прибыл навстречу русскому флоту по поручению почетнейших граждан острова Цериго.
Ушаков тотчас отметил про себя, что почетные граждане не только не явились сами, но предпочли выразить свои чувства устно, ибо под письмом следовало подписаться. Это, конечно, свидетельствовало не о том, что на Цериго жили одни трусы. Такую осторожность надо было объяснить иначе: от союзной эскадры ждали успехов, но не исключали и неудачи.
– А кто доставил вас? – неожиданно задал вопрос адмирал.
В глазах лоцмана появилась улыбка понимания.
– Меня доставили сюда рыбаки, ваше превосходительство. Они уже третий день выходят в море, чтобы первыми увидеть эскадру. Рыбаки меня известили, рыбаки и доставили.
– Смелые люди, – заметил адмирал, улыбаясь.
Капитан Сарандинаки не хотел обижать почетных граждан Цериго и вместо слова «смелые» перевел «добрые», что вполне было достаточно для простых рыбаков, чтобы они не очень о себе возомнили.
Ушаков придвинул карту Цериго. Он хотел проверить сведения о крепостях Сан-Николо и Капсали. Какова численность гарнизона, сколько орудий? Где удобнее и лучше высадить десант?
Кеко отвечал быстро и точно. Было ясно, что он в курсе дела и привез не только приветствия. Держался он со спокойным достоинством человека, много видавшего на своем веку.
Выяснив все, что считал нужным, адмирал перешел к советам, которые просил передать жителям Цериго, желающим помочь союзной эскадре. Он объяснил, как надо создавать добровольные отряды, и высказал пожелание, чтобы они действовали вместе с десантом.
Когда все вопросы были решены, адмирал распорядился снабдить Кеко прокламациями с призывом к жителям островов принять участие в освобождении их родины. Прощаясь, он сказал лоцману:
– Благодарю вас за вашу помощь. Я бы желал встретить и далее людей столь полезных.
– Я ваш до конца, ваше превосходительство, – просто ответил Кеко.
Парус лодки, надулся, как пузырь. Сидя у мачты, лоцман махал красным шлыком.
Моряки молчали, глядя на быстро удалявшийся парус. Даль будущего перед ними была так же блестяща и так же неясна, как солнечное сияние, в котором вскоре исчез без следа парус лодки лоцмана Кеко.
13
Крепость Капсали стояла на вершине высокой горы, состоявшей из красных утесов. Утесы были набросаны в таком беспорядке, что всюду, куда хватал глаз, виднелись лишь острые зубья и глубокие тесные расселины. Голые скалы и каменные стены крепости, редкие сухие пучки травы, колебавшиеся на ветру, вызывали какую-то сонную скуку.
– Как только тут люди живут? – невольно воскликнул канонир Ивашка, когда десантная шлюпка подошла к берегу.
– Эй, принимай! Живо у меня! – закричал капрал, Канониры и матросы выпрыгивали прямо в воду, торопясь выгрузить орудия.
Обхватив сильными руками медное тело пушки, канонир поднял ее на плечо. Он любил вещи, с которыми имел дело. Тот единорог, к которому Ивашка был приставлен впервые, имел важный, самодовольный вид. При откате он никогда не торопился, и колеса его скрипели солидным низким басом. Канонир очень жалел, когда его поставили к коронаде. Может быть, в слове, а может быть, в самом орудии было что-то легкомысленное, бабье. Коронада осталась на корабле. На берег доставляли лишь легкие полевые орудия.
Рано утром союзный флот стал на якорь на Капсальском рейде. На юго-западной стороне рейда, словно накиданные второпях коробки, рассыпались небольшие домики города Цериго. А на восточном берегу груды древних развалин дремали в беспокойном сне под никогда не стихавшими ветрами.
Адмирал стоял у самой воды. Прикрывая загорелой рукой глаза от потока яркого солнечного света, он отдавал распоряжения капитану Шостаку.
Маленький круглый Шостак приподнимался по привычке на носках, чтоб казаться выше, и слегка хрипел, стараясь превратить свой высокий голос в баритон. Он, конечно, понимал, что усилия эти не заставят врага трепетать перед ним, а потому недостаток внушительности возмещал неукротимой энергией и проницательностью. Сидя в каюте, он видел, что делается на верхней палубе, а стоя на баке, знал, что происходит в кубрике.
Три дня назад два фрегата «Григорий Великия Армении» и «Счастливый» отделились от союзного флота и под командой Шостака направились к острову Цериго. На острове были две крепости – Сан-Николо и Капсали – с небольшими гарнизонами и довольно ограниченным числом орудий. Однако, несмотря на это, взять крепости было не так легко, потому что обе они, и особенно Капсали, стояли на неприступных скалах. Маленькую крепость Сан-Николо еще можно было бомбардировать с кораблей, но Капсали была расположена так высоко, что ядра до нее не достигали. Шостак начал с Сан-Николо, и, после того как корабельная артиллерия подавила огонь крепостных орудий, французы выкинули белый флаг.
Шостак очень гордился тем, что именно ему адмирал поручил нанести первый удар по врагу. Но та легкость, с какой досталась эта первая победа, даже смутила Шостака. Взяв пленных и оставив русский гарнизон в крепости, он тотчас пошел к Капсали, где и нагнал его союзный флот.
Когда адмирал высказал ему свое одобрение за быстрое взятие Сан-Николо, Шостак пробормотал поспешно:
– Остров Цериго есть древняя Цитера. Здесь родилась Венера. Потому распространено любострастие. А любострастие ослабляет дух воина. Развращенные сим французы сдались, не заклепав пушек. – Он фыркнул и повторил: – Цитера! Хитрецы эти французы!
Слушая эти рассуждения; Ушаков едва удержал улыбку. Как бы ни дался первый успех, он был необходим, а потому адмирал был доволен.
– Ну, а здесь придется потрудиться, – сказал он, указывая на Капсали. Он наметил недалеко от крепости утес, на котором можно было установить русскую батарею, а немного ближе к берегу – уступ для батареи турецкой.
Грузный Фетих-бей смотрел на адмирала с угрюмой покорностью человека, которому предлагают лезть на небо.
– Вами почитается невозможным доставить орудия на таком расстоянии через горы, ущелья и скалы, – говорил Ушаков Фетих-бею. – Мои люди докажут, что ничего невозможного в этом нет.
