— Откуда ты о ней знаешь?
— Ты так назвал кораблик…
Вот оно что…
— По первым слогам: Катерина, Лиля, Маша. Это была шутка.
— Не нужно оправдываться. Говорю же: спросила просто так. А о том, как ты сжёг Калиму после того как переспал с ней, написаны книги. Даже фильм такой есть…
Я понемногу прихожу в себя. По моим расчётам, для восстановления сил ей нужно ещё две-три минуты. Почему бы не обсудить мою последнюю работу?
Но Маша уже переключилась на другое:
— Ты такой настоящий! Мы так завидовали Катьке. Она с самого начала повела себя так же, как и ты.
— Как?
Приступаю к массажу ягодиц. Исключительно сексуальное занятие. По крайней мере, для того, кому женщина позволяет его делать.
— Вы не обретали новую индивидуальность, вы не имели никаких сомнений относительно своего происхождения. Ты — Отто, Катерина — это Катерина. У нас было всё иначе. Воскресаешь из мёртвых, знаешь, откуда вернулся, но не знаешь куда. Мысли путаются, всё как в тумане. Должно пройти немало времени, чтобы всё утряслось…
— Ты помнишь, что было после твоей смерти?
— Нет. Ничего конкретного я не помню. Только факт наличия бытия. Помню, что была чем-то занята и пришла в бешенство, когда поняла, что меня вновь впечатывают в материю.
'Вот это да!'
— Ладно, достаточно, — голос у неё недовольный. — Оставь мою задницу в покое и убери поскорее канат, такой же назойливый, как и его хозяин. Лезет, куда не просят…
— Так попроси.
— Всему своё время, — я чувствую, как она улыбается.
— Официальное признание будет звучать так, — я расставляю её ноги и руки по перекладинам и освобождаю от троса. — Мёртвым — память и уважение, живым — жизнь и любовь. Я любил ту Катерину, которую знал, копией которой ты являешься. Но той Катерины нет, и больше не будет. Мне очень жаль, что всё так печально получилось. Ты — другой человек. Мы встретились. Нам хорошо. Спасибо за это Господу, какой бы смысл мы ни вкладывали в это понятие. И я уверен, что моя Катерина, где бы она сейчас ни была, если ей о нас что-то известно, только радуется за нас.
— Почему ты так уверен?
— Потому что она любила меня. У неё чистая и лёгкая душа. Она первая не поверила в мою злобу.
— Вот как? А кто второй? — и вдруг без всякого перехода добавляет напряжённым, испуганным голосом: — Отто, я потеряла страховочный трос!
— Ничего ты не потеряла, — немедленно откликаюсь, стараюсь сделать голос строже и суше. — Он у меня. Проверяю узлы. Всё-таки столько прошли…
Я отдаю ей свой трос. Ревниво ощупываю, как она пропускает его через пояс, переползаю на свою половину шахты и уже оттуда отвечаю на её вопрос:
— Второй была Калима.
Сначала показалось пятно. Такое призрачное, далёкое и нереальное, что поначалу я счёл его галлюцинацией и решил не обращать внимания.
К этому времени, по моим расчётам, мы находились в двух километрах под Базой. Шёл девятый час спуска. Было сделано четыре остановки, с неизменным массажем, всё более непристойными шутками и всё менее естественным смехом.
Я совершенно вымотался, временами терял ориентировку и уже с трудом соображал, кто я такой и что тут делаю…
Маша держалась прекрасно. Только когда стало ясно, что светлое пятно, конец нашего пути, — реальность, у неё начала кружиться голова. Одно дело спускаться вниз, не имея возможности оценить высоту, совсем другое — видеть монету пола в двух сотнях метрах под собой. Так что финишная прямая оказалась самым сложным участком пути. Впрочем, как и на любой другой дистанции: в спортивных состязаниях или в жизни.
…Здесь было светло. Огромный зал, наподобие того, что остался двумя километрами выше. Все шахты лифтов открыты чёрными провалами пещер настежь. Машин трос, свободно раскинувший свои кольца. И коридор, точная копия того, которым мы подошли к шахтам лифтов.
Мы щурились от режущего света и не верили, что это сумасшедшее предприятие закончилось. Дрожали ноги, и сводило болью мышцы рук. Маша уселась прямо на пол.
Я бы с удовольствием лёг, но коридор…
— Ты обманул меня, — она говорит это спокойно, без эмоций. Действительно, задачка: что обманул — всегда плохо! Но, с другой стороны, а как, собственно, следовало поступить? — Ты мне отдал свой трос!
— Забыл тебя предупредить, один мой приятель давал уроки свободного парения. Так что страховка была мне, в общем-то, ни к чему…
— Твоего приятеля случайно не Карлсоном звали?
— Вижу, ты с ним тоже знакома.
— Ложись рядышком, — она хлопает по полу рядом с собой. — Я тебе задолжала две тысячи часов массажа.
— Это из расчёта по часу за каждый погонный метр?
Она тепло смотрит на меня, но сейчас её взгляд меня не возбуждает. Всё-таки есть разница: два месяца воздержания или месяц с обладательницей этих прекрасных глаз в одной постели.
Мне не терпится двинуться вперёд, вглубь коридора.
— Твоя Катерина рассказывала, что у неё был кот?
— Что? — я возвращаю на пояс карабин и вытаскиваю из-за голенища ножны. — Кот? Не помню. Может, что-то и говорила.
— Тогда это у меня в детстве был кот, — улыбнулась Маша. — Пушистый такой, чёрный с белыми отметинами на животике и около ушек.
— Кот? Какой кот? О чём ты говоришь?
— Я постоянно носила его с собой. У него был такой мягкий, покладистый характер, что гладить и ухаживать за ним было одно удовольствие. Но однажды он увидел мышь…
— …И превратился в зверя, — предположил я. — Ну и что?
— И он превратился в зверя, — подтвердила Маша, — в чёрную бестию из ночных кошмаров. Я держала его на руках и до сих пор помню это чувство: мягкая податливость пушистого зверька в одно мгновение обратилась в сжатую, готовую разнести в клочья любое препятствие, стальную пружину. Кот стал твёрдым, как камень. Мне даже показалось, что он потяжелел раза в три, а может, и больше.
Я нахмурился. Понятно, к чему она клонит. Только незачем. Мне ни к чему объяснять моё звериное содержание. Больная тема. Первые несколько месяцев после того, как мы с Катериной съехались, я всякий раз подальше откладывал нож, едва она входила на кухню. А ещё боялся стоять рядом с ней на балконе… и никогда не садился за руль. Всегда она меня возила. Господи, сколько раз нужно умереть, чтобы прошлое отпустило?..
— Неужели нельзя просто посидеть, передохнуть? Отпраздновать благополучное завершение трудного этапа работ. Провести границу между сделанным и предстоящим?
— Мне больше по душе непрерывность, красавица, — я изо всех сил разыгрываю непринуждённость. — Между двумя событиями может лежать только третье. И безразлично, от какого события ты сумел уберечься, от первого или второго, если третье тебя доконало…
— Это слишком мудро, гуру. Нельзя ли попроще?
Эти слова она говорит мне в спину. Я уже двигаюсь вперёд. Я в нескольких шагах от разгадки. Сейчас доберусь до местного пульта, и сразу всё выяснится.
