спокойно. И насколько ему позволили одеревеневшие, ставшие неподъёмными и непослушными руки. Рядом, не задевая его, мылись Младший и Новенький. И моясь, поневоле ощупывая себя, Гаор понял, что сильно похудел за эту неделю. Ну, понятно. Три дня на одной воде, а потом ничего, кроме хлебной каши- болтушки, да одной-единственной кружки сладкого чая, он не получил. А с 'пойла' не потолстеешь. Попробовать позвать Мать-Воду он даже про себя не рискнул. Не придет Мать-Вода сюда, в эту грязь, и не ему, палачу и подстилке, звать её, своим языком поганить. Некого ему звать теперь. Один он. Во всём и навсегда один.
— Лохмач, — позвал Младший. — Всё, пошли.
— Да, — отозвался Гаор, с трудом непослушными, торчащими врастопырку пальцами закручивая кран. — Иду.
Обмылок в одну коробку, мочалку в другую, из третьей достать полотенце. Вытереться и сбросить его обратно. И… и обратно в камеру. Домой.
И всё же душ как-то взбодрил его. Даже белизна кафеля уже не так слепила, позволяя разглядеть окружающее. Разложенные на полочках стержни, гладкие и с шарами, несколько пар наручников, пузырьки с нашатырём и ещё чем-то, бутылку с 'пойлом', а внизу скобы для приковывания…
Гаор сидел на нарах, оглядывая камеру и её обитателей с холодным вниманием. Руки, как не его, бессильно свисали вдоль тела. Надо бы попробовать размять, растереть пальцы и суставы, но он боялся неосторожным движением привлечь внимание Старшего и оказаться снова закованным. И всё равно, через страх и боль, сквозь отчаяние и равнодушие ему надо понять. Кто они? Кем были до пресс-камеры? До клейма? Почему Шестой никогда не был в лесу? Откуда у Старшего командирские, даже офицерские нотки в голосе? Почему Гладкий, 'балуясь', перебирает пальцами по чужой груди, как по клавишам? Почему Младшего, 'никудышного пресса', держат уже несколько, как он понял из обмолвок, смен? И каково будет его место в этой камере. Его 'учёба', похоже, закончилась, и что теперь?
— Ну что? — остановился перед ним Шестой. — Сам ляжешь или приковать надо?
Гаор твёрдо посмотрел ему в глаза.
— Сам не лягу.
Шестой зло ухмыльнулся.
— Ну, как хочешь, Лохмач. Старший, наручники где?
— А что? — спокойно поинтересовался Старший. — Отбивается?
Лежавшие на нарах засмеялись.
— А он и не трогает.
— Ну, Шестой, попробуешь Лохмача так завалить?
— Боишься, когда он без наручников?
— Шестой, ты его уговори.
— Попроси.
— В лобик поцелуй.
— Нет, ты сам сначала под него ляг, чтоб честным обменом.
— Во, дело!
— А мы посмотрим.
— Чему научился.
— Точно, зря что ли всей сменой над его задницей трудились.
— Лохмачу тогда 'пойла' надо, — озабоченно сказал Младший. — Он без 'пойла' ещё не сумеет.
Гаор внешне спокойно продолжал сидеть на нарах. Да, он всё понимает, но… но сам не ляжет.
— Насчет 'пойла', это ты прав, — согласился Старший. — Давай, Лохмач, пора тебе и на верхнего учиться.
— Он ещё нижним не работает, — буркнул Шестой.
— Боишься, порвёт он тебе? — рассмеялся Старший, беря с полки бутылку с 'пойлом'. — Давай-ка, Лохмач, попробуем с разбавленным, на цельном ты уж слишком активный.
Гаор, понимая, что сопротивление не поможет, вернее, невозможно, обречённо ждал продолжения, стараясь не сорваться на унизительные просьбы пощадить. Старший достал с полки кружку и налил в неё до половины 'пойла', сходил к раковине и долил воды из крана. Камера притихла в предвкушении зрелища. Судя по лицу Шестого, тот уже жалел, что сам всё затеял и, получается, напросился. 'А ведь и впрямь порву я его', — подумал Гаор. Ну, так туда паскуднику и дорога. И мне тоже.
Старший остановился перед ним и протянул кружку. Но сказать ничего не успел. Потому что по коридору к решётке подошли двое. Надзиратель в обычной войсковой форме с пистолетом в открытой кобуре и дубинкой в руках и второй, в сером полувоенном костюме. Старший сунул кружку в руки Гаору и побежал к решётке, быстро шепнув:
— Не пей пока.
Шестой одним прыжком оказался на нарах и в самой глубине, за спинами других. Камера напряжённо замолчала.
— Где он? — негромко, но так, что все услышали, спросил у надзирателя второй.
Надзиратель щёлкнул каблуками и приказал Старшему:
— Лохмача сюда.
— Да, господин надзиратель, — Старший обернулся и махнул рукой, подзывая Гаора.
Гаор отдал кружку кому-то, кто оказался рядом, встал и подошёл к решетке.
— Вот он, господин надзиратель, — сказал Старший.
— Извольте видеть, — надзиратель почтительно вытянулся перед вторым. — Нигде не порван, кожа целая, обучен, дважды проверен в работе.
Второй улыбнулся, разглядывая Гаора.
— Обучен, говорите. Ну что ж, проверим. Выпускайте.
Медленно поехала вбок решётка. Ловко и незаметно Старший подтолкнул его в спину, и Гаор перешагнул через порожек-рельс, оказавшись в шаге от второго. Старший остался стоять в камере.
Чёрные внимательные глаза прошлись по его телу, ощупывая, замечая ожоги от электродов, полученные в первые дни синяки и ссадины, распухшие кисти рук и синие 'браслеты' от наручников на запястьях. Удовлетворённый кивок.
— Руки за голову. Повернись. Наклонись. Встань прямо. Опусти руки. Повернись.
Гаор молча выполнял приказы, до боли прикусив изнутри губу. Сортировка? Предпродажный осмотр? Зачем? Проверка обученности? Чёрт, что же делать? И сам себе ответил: выполнять приказы, молчать и не рыпаться. Чтобы руки оставались свободными. Потому что если его сейчас отправят на работу одного, то… то у него будет шанс нарваться на пулю и покончить со всем разом. Лишь бы он был один.
Гаор осторожно покосился на Старшего. Тот смотрел на него внимательно и… сочувственно.
— Когда в последний раз поили?
— Старший, 'пойло' когда вливали?
— Вчера, господин надзиратель.
— Доза?
— Сколько влили? Сразу докладывай.
— Полная кружка неразбавленного, господин надзиратель.
— Сегодня?
— Успели влить?
— Нет, господин надзиратель.
Второй кивнул:
— Хорошо, он нужен в натуральном виде. Оформляйте.
Поехала на место решётка, отделяя Гаора от Старшего и остальных. Взмах надзирательской дубинки указал ему налево, к надзирательской и… залу?! Работа?! Медленно, с трудом передвигая ставшие непослушными ноги, Гаор пошёл в указанном направлении. Оглянуться на камеру и остающихся там он не успел. И не посмел.
Дверь надзирательской открыта, сзади негромкий приказ:
— Налево марш.
Гаор послушно повернул и вошёл.
